Водоворот судьбы. Платон и Дарья - стр. 36
– Алексей однажды сказал, что когда он станет царем, то сделает все, чтобы не стало ни бедных, ни несчастных.
– Но теперь этому не суждено будет случиться.
Они недолго помолчали.
– Как и где мы теперь будем жить? – тихо спросила Аликс.
– Будем жить, как все живут. Уедем куда-нибудь в Крым или Костромскую губернию, – с легким сомнением ответил Ники, и несколько секунд помедлив, вежливо поинтнресовался:
– Однако, мне хотелось услышать твое мнение по этому поводу?
– Я согласна с тобой, Ники.
Лицо Романова помолодело, морщинистый лоб расправился.
– Я передала твою просьбу казакам, чтобы они сняли с погон твои вензеля, но они наотрез отказались это сделать. И даже пригрозили, что погибнут за нашу жизнь. Я с трудом уговорила не делать этого ради нашего спокойствия.
– Им все равно придется снять погоны с плеч, потому что на них стоят мои вензеля.
Романов виновато развел руки в стороны.
– Пойдем к детям. Они заждались нас, – улыбнулась Аликс слабой улыбкой.
Оказавшись в детской, Романов заулыбался во все бородатое лицо и его добрые лучистые глаза заиграли. При появлении отца лица детей просветлели. Они с горячей любовью поглядели на своего родителя и прочитали в его синих глазах безграничную отцовскую любовь и заботливость. Теперь родитель был рядом, и это было для них самым важным.
Романов распрямился и почувствовал, как непомерная тяжесть свалилась с его сердца. Спасением от тоски и печали для него была семья, с нею он забывал все свои невзгоды и беды. В эти минуты он жил ничего, не замечая и ни о чем не задумываясь. Только семье он мог выразить свои чувства и ощущения. Постепенно горячая волна счастья наполнила его грудь, и смертельная усталость прошла. Он почувствовал себя свободным. Но это давалось ему с огромным трудом.
– Я счастлив вас видеть, дети мои!
Лицо Ники прояснилось, на глазах сверкнули слезы.
– И мы очень рады, папа, – искренно ответила Мария.
– Как вы себя чувствуете?
Отец посмотрел на них добрым любящим взглядом.
– Все хорошо папа, не беспокойся ни о чем.
Романов вдруг содрогнулся, прикрыв глаза ладонью. Веки Марии дрогнули.
– Что с тобой? – испуганно воскликнула дочь.
– Ничего, – ободряюще улыбнулся в бороду отец и, отведя руку от лица, виноватым голосом сказал:
– Милые, родные простите меня. Я очень виноват перед вами.
В глазах бывшего царя помутилось, он с трудом видел перед собой семью.
– Не надо об этом папа. Все живы и, слава Богу! – с сияющими глазами сказала Мария.
Ники отвел глаза в сторону, ему стало грустно. Его тяготило чувство вины. Романову вдруг нестерпимо захотелось взять папиросу, размять ее в руках, почувствовать знакомый запах табака и побыть одному. Перецеловав и перекрестив детей, бывший царь быстрыми шагами перешел в свой рабочий кабинет. Надо сказать, что Романов отошел от детей освобожденным от неимоверной тяжести в груди.
Уединившись в комнате, Ники закурил и, с наслаждением вдыхая табачный дым, стал размышлять над тем, что случилось с ним. Затем он зажег лампады и, уставившись на темноликие иконы, начал молиться за семью, за народ и за страну.
Никола Угодник, строго сдвинув брови, глядел милостиво. Романов загляделся на трепещущий огонек лампад. Почему, почему именно на его голову свалилось столько несчастья? Ходынское поле, кровавое воскресенье, две революции. Почему?