Внутренняя линия - стр. 34
Многое тогда передумалось князю. Много обид сжалось в кулаке, да растоптано было сапогом. В укор немалому числу князей и бояр, не пошел он с поклоном ни к первому Лжедмитрию, ни к Тушинскому вору, да и теперь службу Отечеству ставил превыше службы государю. А дел было и по Разбойному приказу, и по долгу воеводскому – лопатой не разгрести. Куда уж тут мчать с хохотом на горячих скакунах, пролагая след по свежевыпавшему снегу, торя санный путь по московским улицам…
Князь Пожарский стоял на резном крыльце своего терема над Яузой-рекой и слушал, как доносится из-за ворот громкий девичий смех и раскаты величальной песни.
– Батюшка Дмитрий Михалыч! – княжий тиун, управляющий сим немалым хозяйством с давних давен, поспешил к господину, кланяясь ему в пояс. – Лях с девкой приехали!
– Какой еще лях!
– Ну, тот, которого у Сретенских ворот вешать хотели, да молния дерево пожгла.
– Федор, что ли? Ай да молодец! Ай да хват! Так что ты стоишь? Зови в светлицу, да распорядись об угощениях для дорогих гостей!
Згурский переступил порог горницы и поклонился хозяину. Молодая женщина, шедшая рядом с ним, по заграничному чуть присела, приветствуя князя.
– Успел, стало быть, ловкач? – Пожарский ухарски разгладил усы.
– Позвольте вам представить, мой князь, Тереза Елень, вдова графа Збигнева Еленя.
– Так, выходит, не успел, – Дмитрий Михалыч нахмурился.
– Успел, – не меняясь в лице, произнес Францишек. – Я прибыл на родину и узнал, что Терезу, ровно как и всю семью ее, графские слуги увезли в маеток Еленей близ Киева. Я примчался туда, пришел к графу, умоляя отпустить со мной Терезу и обещая выходом[12] за нее все наследные земли, принадлежащие мне по праву. Граф велел своим гайдукам избить меня палками. Я не стал дожидаться и, свернув пару челюстей, покинул имение. Збигнев Елень решил, что избавился от меня, и приказал готовиться к свадьбе. Тереза не соглашалась, но граф пригрозил лишить жизни ее мать и младшую сестру…
– Понятно, – князь Пожарский сгреб бороду в кулак.
– В день свадьбы у входа в храм я ждал процессию. Верхом на коне. Видит бог, я не хотел обагрять кровью ступени церкви, но граф и его люди обнажили сабли именно там.
– Погубил, выходит, души христианские?
– Я не дьявол, души губить не могу. А тела посек.
– Великий грех, – укоризненно покачал головой Пожарский.
– За грехи пред Богом ответ дам. Все же прочие… – Францишек поглядел на девушку. Из-под ее меховой шапки выбивались рыжие локоны, огромные зеленые глаза глядели влюбленно и счастливо. – Мнение всех прочих мне не важно.
– Крутехонек ты, Федор. Так и самому на белом свете не зажиться. Ладно, чего уж, Люблю храбреца, хоть ты в делах меры не ведаешь! – махнул рукой князь. – Выделю именьице вам. Вон, хотя бы у тех же Сретенских ворот, – и усмехнулся. – Отстроишь себе терем, да и будешь заветный дуб, молнией расколотый, всякое утро из окна видеть, дабы мысль о смирении божьем в голове твоей шальной пребывала, да память о дне знакомства нашего не угасла.
– Благодарствую, княже, – Згурский поклонился. – И у меня для тебя подарок имеется… – он чуть помедлил. – За добро добром плачу.
Благодарный шляхтич расстегнул кунтуш, достал толстый, опечатанный красным воском пакет.
– Что здесь? – взвешивая на ладони презент, спросил Пожарский.