Внешняя политика Советской России и СССР в 1920-1939 годах и истоки Второй Мировой войны - стр. 4

. Национальная проблема становилась краеугольным камнем будущего Восточной и Южной Европы. Журнал НКИД весьма верно заметил еще в начале 1925 года: «Для целого ряда стран (Польша, Чехо-Словакия, Югославия, Румыния) она является основным вопросом, от разрешения которого зависит вся их государственная, общественная и культурная жизнь, вся их будущность»^>21. Из этих стран в созданной французской дипломатией системе именно Польше придавалось особое значение. Польская армия должна была заменить на восточных границах Германии армию исчезнувшей Российской Империи. Мегаломания была естественным спутником польского политического мышления периода борьбы за восстановление независимости. Создатели новой Речи Посполитой получили шанс реализовать свои великодержавные идеи. Кроме того, та роль, которую Польша должна была играть в планах Парижа, переполняла Варшаву чувством особой значительности. Оно легко совмещалось с негативными качествами национального характера.

Дипломатия Польской республики в межвоенный период продемонстрировала все слабые стороны традиционной польской фанаберии. Даже к своим союзникам румынам она относилась без особого доверия и несколько пренебрежительно. Пилсудский давал это понять при встречах с королевской семьей^>22. В отношении к Германии и СССР польский МИД вел себя просто безумно. «Поляки, – писал один из первых британских исследователей Второй Мировой войны, – были в безопасности только пока Германия и Россия были слабыми париями»^>23. Это положение не могло продолжаться вечно, но столь очевидная истина упорно отрицалась в столицах и старых Великих Держав, и политических новообразований. Коррекция Версаля была неизбежной – но упорство в удержании того, чего нельзя было сохранить, привело к полному крушению системы. Шесть разновеликих сил были заинтересованы, хоть и по-разному, в пересмотре послеверсальских реалий – Германия, СССР, Турция, Венгрия, Болгария и Литва. И если с последними тремя не особенно считались, то возрождение первых трех в качестве мировых или региональных лидеров было неизбежностью. То, что происходило, по меткому замечанию американского историка и современника событий, было «фантомом безопасности»^>24.

Нельзя не учитывать, что политические процессы в Европе и Азии развивались не только под влиянием военно-политических факторов, но и под спудом идеологической борьбы. Противостояние Советского Союза как альтернативной формы организации общества западным демократиям проходило в период, когда эти последние явно переживали период кризиса. Попытки экспорта британской политической системы на континент в качестве универсального механизма решения социальных и политических проблем закончились крахом. Одним из способов преодоления кризиса либерализма была борьба с его внешним врагом. Советская Россия идеально подходила для этой роли и по причине своей слабости, и потому, что привносила идеологическую остроту в традиционное русско-британское противостояние на Проливах, в Персии и Афганистане. Резкое усиление левых сил после окончания Мировой войны, поддержка Коминтерном рабочего движения и внезапно образовавшийся фактор солидарности рабочего движения – все это не могло не волновать Лондон и Париж. В 1923 году это привело к знаменитому ультиматуму Керзона, в 1927 г. Лондон пошел дальше и разорвал отношения с Москвой. Во Франции, Польше и Литве были организованы террористические акты против советских полпредств. Угроза войны против СССР показалась реальной, что очень вдохновило «белую эмиграцию», мечтавшую вернуться домой вместе с интервентами или даже в их обозе.