Влюбленный призрак - стр. 16
– То, что я сейчас тебе рассказал, – полная бессмыслица, при этом все кажется очень реальным. Как ты думаешь, мог один несчастный косяк так сильно повредить мои нейроны, превратить меня чуть ли не в психа?
– Никогда не произноси этого слова на приеме у психиатра, на него у нас наложено строгое табу. Никаких психов не существует, просто у каждого собственное восприятие реальности, а реальность, знаешь ты об этом или нет, субъективна. Когда ты играешь на фортепьяно перед полным залом, твое сознание пребывает в другом месте. Твой дух уносится вдаль, как во сне. При пробуждении наш сон еще не полностью рассеялся, мы пытаемся отделить действительное от иллюзорного, но сон еще какое-то время нас не отпускает…
– Какой сегодня день?
– Среда.
– Выходит, вчерашний день не был сном!
– У каждого дня есть «вчера» и «завтра», это неоспоримый факт, дружище. Но ты мог прожить этот день в подобии гипноза. Так со многими бывает, иногда это продолжается лишь короткое мгновение – как загадочный эффект дежавю, – а иногда затягивается. Бывает достаточно небольшого эмоционального потрясения. Наша мозговая химия обладает огромными ресурсами, о которых мы даже не подозреваем.
– Ты считаешь, что психотропное средство может оказывать настолько длительное воздействие?
– Смотря какое. Твою проблему вызвал не выкуренный косяк, как бы силен он ни был. Виноват гораздо более сильный и стойкий препарат – иудео-христианское чувство собственной греховности.
– Ммм…
– Скажи, отец тебя упрекал?
Тома́ утвердительно кивнул.
– Так я и знал. В чем?
– Точно сказать не могу. В том, что меня никогда не волновало, счастлив ли он, так мне кажется…
– Видишь, достаточно об этом заговорить – и воспоминание начинает рассеиваться. Кто еще навещал тебя в этом сне? К отцовской фигуре мы еще вернемся.
– Говорю же, ко мне приходила Софи.
– Софи, с которой ты расстался, не сумев построить настоящие отношения?
– Да, примерно так… – пролепетал Тома́.
– А она хотела полноценных отношений?
Новый утвердительный кивок.
– Кто еще?
– Моя мать и крестная.
– Две безгранично любящие тебя женщины, которых ты ни за что не оттолкнул бы, с которыми ты никогда не соперничал, не то что со своим отцом.
– Не улавливаю связи.
– Зато я улавливаю. Это все, больше никто?
– Больше никто, не считая уличного прохожего, несшего какую-то дичь, вызвавшую у моего отца смех. Папаша на кого-то намекнул, оговорившись, что я слишком молод, чтобы его знать.
– Молод – не молод, но ты сам видишь, с какой великолепной ловкостью ты воспользовался этим безликим прохожим, чтобы вернуться к детским травмам. Он воплощает невнимание родителей к тому, что им говорят дети. Полагаю, картина тебе ясна. Тебе стало лучше?
– Может быть. Но остается кое-какое сомнение…
– Тогда еще один вопрос, чтобы ты полностью ожил: ты уверен, что всех назвал, никого не упустил?
– Может, дирижера?
– Дирижер – воплощение авторитетной фигуры, причем не любой, а только того, кто способен оценить и одобрить твое исполнение. Я хорошо помню наши школьные годы и твои проблемы с авторитетами. Мы приближаемся к цели, но нам еще кое-кого не хватает, и ты неспроста не спешишь его называть…
– Откровенно говоря, Сильвен, я не знаю, кто бы это мог быть.
– Неудивительно – всем нам трудно анализировать самих себя. Напрягись.