Влюбленный призрак - стр. 11
– Призраков все равно не существует!
– Если так, то тибетцы, китайцы, японцы, шотландцы – все цивилизации, веками поклонявшиеся призракам, – не более чем толпа кретинов, одному тебе ведома истина, не слишком ли это самоуверенно?
В дверь снова постучали, и Тома́ раздраженно спросил, кто там.
– Это твоя мамаша и Колетт, – подсказал шепотом Раймон, – кому еще там быть? Про нас с тобой, ясное дело, молчок. Я исчезаю, вернусь, когда они уберутся.
Тома́ встал и пошел открывать. Колетт вошла первой, Жанна выглядывала у нее из-за спины.
– Ты был великолепен! – крикнула его крестная с порога. – Дай поцелую, и мы уйдем, чтобы ты отдохнул, если только не предпочтешь выпить рюмочку с двумя старушками. Твоя мать рассказывает всем подряд, что я впала в детство.
– Как же ты мне надоела, Колетт! – вздохнула Жанна.
– Целых десять минут я не слышала ни одного упрека, спасибо и на этом.
Тома́ обнял мать.
– Ты привел зал в полный восторг, – сказала она.
– Не преувеличивай, – отмахнулся Тома́, – я отыграл отвратительно. Мне повезло, что оркестр меня поддержал.
– А я что говорила?! – довольно встряла Колетт. – Я обратила внимание, что ты не в своей тарелке, но, уверяю тебя, публика ничего такого не заметила. Твоя родная мать и та ухом не повела. В кого ты так впивался взглядом в первом ряду?
– Там оказался кое-кто, давным-давно исчезнувший из моей жизни, – ответил Тома́, не сводя глаз со своего отражения в зеркале.
Жанна и Колетт удивленно переглянулись. Жанна взяла подругу за руку и подтолкнула ее к двери:
– Хватит его мучить, он очень устал, он мой сын, я знаю его лучше, чем ты.
Она послала Тома́ воздушный поцелуй, выставила Колетт и вышла следом за ней.
Из коридора до Тома́ донеслось ворчание его крестной, потом наступила тишина.
В зеркале отражался только он сам. Мать была права, он выглядел не лучше комка жеваной бумаги. Он повесил свой концертный костюм, забрал кожаный портфель и погасил в гримерной свет.
За кулисами он столкнулся с Марселем, коротко пожелавшим ему хорошего вечера. Выйдя через артистический выход, Тома́ увидел отца, сидевшего, скрестив ноги, на капоте автомобиля.
– Как бы мне хотелось пригласить тебя поужинать! Но увы… Могу только составить тебе компанию, если тебе захочется пойти заморить червячка.
– Мне хочется побыть одному.
– Очень глупо с твоей стороны, – молвил отец, кладя руку ему на плечо.
– Зря ты так говоришь.
– Я ничего вам не говорил, – отозвался шедший мимо мужчина.
– Я не вам.
– Вы обратились ко мне на «ты», с какой стати?
– Да, это вышло некстати, – устало сказал Тома́. – Вы довольны?
– Извините, что настаиваю, но, раз вы ко мне обратились, значит, я что-то вам сказал, правильно?
Тома́ пригляделся к незнакомцу.
– Загазованность воздуха это, что ли, или еще какое-то атмосферное загрязнение, превращающее всех в психов? – пробурчал он.
– Повежливее, молодой человек, из нас двоих псих – это явно вы. Только психи разговаривают сами с собой.
Тома́ пожал плечами и зашагал прочь. Оглянувшись на ходу, он увидел отца, не скрывавшего удовольствия.
– Что тут смешного?
– Согласись, это было забавно, прямо как сценка из репертуара Раймона Девоса [2].
– Кого?
– Проехали, ты его не застал.
– Почему ты здесь, почему я тебя вижу и слышу?
– Полагаю, простое «потому что» тебя не устроит. Лучше я дождусь, пока мы окажемся у тебя дома и усядемся, тогда ты сможешь толком меня выслушать. Нам пора потолковать.