Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник) - стр. 49

– Хорошо, – сказал Клод, – можешь перестать пока корчить гримасу. Я скажу, когда она мне снова понадобится. Просто твоя гримаса… Ну, ты меня поняла, она… помогает передать тело как надо.

Сколь многие достижения мужчин в искусстве были вдохновлены женщиной! Только после знакомства с Хлоей Клод испытал потребность искать самовыражения в юмористических рисунках и в конце месяца принимать чеки от печатавших их газет. Дополнительный заработок, которому можно посвящать вечера, говорил он себе, – однако необходимый для любого, кто хочет повести девушку в «Савой».

Улыбнувшись несколько натянуто, Клодия перестала кривить лицо. А еще опустила теннисную ракетку.

– Ничего, если буду говорить? – спросила она.

– Нет, если ничего, что не буду слушать, – отозвался занятый своим рисунком Клод.

– Сам понимаешь, для меня это взаправду хорошая практика. Я хочу сказать, долго удерживать одно и то же выражение на лице, а потом быстро его менять. Давай посмотрим, как быстро мне удастся? Так, пренебрежение с толикой веселья – нет, не слишком хорошо. Пренебрежение с толикой веселья… так лучше. Теперь быстрая смена: пренебрежение с толикой веселья… удивление… невинность…

Она скривила хорошенькое, исполненное благих намерений личико, изображая общепринятые маски упомянутых чувств.

– Я бы думал, – не глядя на нее, сказал Клод, – что для тебя это очень неудачное упражнение.

– Почему? – спросила Клодия, все еще экспериментируя с «невинностью», которая никак ей не давалась, – возможно, потому, что тут обязательными считались широко распахнутые наивные глаза, а ее глубоко посаженные, старательные черные глазки никак не хотели открыться как надо. – Невинность, – снова пробормотала она себе под нос и решила, что лучше будет ее изобразить, скрестив на груди руки.

– Чтобы верно показать какое-то чувство, его нужно сначала испытать.

– На сцене такое не всегда удается, – возразила Клодия, которая теперь стала знатоком сцены. – Предположим, я слушаю главную героиню, которая рассказывает про то, как из темноты возникла рука и ее схватила. Значит, мне по логике полагается изобразить ужас, верно?

– Я бы изобразил, – согласился Клод.

– Ну так вот… что, если автор плохо написал сцену или актриса плохо ее сыграла и прозвучало у нее не слишком пугающе? Но я могла бы помочь зрителю, своей игрой показав, как это было ужасно. Это у нас называется «подыгрывать». То есть помогает создать ощущение ужаса.

Добавив «ужаса», она показала брату, что имела в виду.

Бросив единственный взгляд, Клод сказал, что ему это нисколько не помогает.

– Но разумеется, освещение совершенно неправильное. Я хочу сказать, тут все должно работать. В ансамбле, так сказать.

– В чем?

– В том, что слышал, – отрезала чуть раздраженно Клодия. – Учитывая, что я два дня в неделю репетирую никчемные сцены из французской классики на тот маловероятный случай, что автор знает пару слов по-французски и захочет вставить в следующую пьесу…

– Кстати о классике, я когда-нибудь рассказывал тебе, что однажды сказал мне сэр Лоренс про Катулла? – начал Клод. Это был надежный способ восстановить мир.

– Никогда, милый, – со смехом отозвалась Клодия, – но я часто хотела знать. Это было на распутье?

Клод хмыкнул, подумав, что Клодия всегда чуточку перегибает палку. А вот Хлоя – нет. Хлоя никогда бы не спросила: «Это было на распутье?»