Влюблен (не) по собственному желанию - стр. 11

– Я как будто в прошлое попала, ну, знаешь, как в учебнике по истории, – оценила убранство Яна.

– Надеюсь, оно того стоит, – закрыв глаза и прижавшись щекой и грудью к теплому кирпичу, шепчу разомлевшей Янке, имея в виду нашу поездку.

– Как представлю, что нам еще обратно топать и ехать… Можно я тут останусь? – жалобно ноет она.

– Ну что, девы, отогрелись? – позади раздался голос Маргариты.

Открываю глаза, кошусь назад.

Маргарита стоит, уперев руки в бока.

На ней абсолютно черное платье–балахон до самого пола, на груди на черном шнурке висит круглый металлический кулон в виде пентаграммы, а в ушах крупные серьги–кресты, которых, я уверена на ней не было, когда она впускала нас в этот дом. Глаза подведены жирной черной линией, и губы накрашены тоже черной помадой. Жуткое зрелище, скажу я вам.

Но одновременно с этим вид Маргариты завораживает. Она будто только что вернулась с передачи «Экстрасенсы». И судя по блеску в глазах – победителем сезона.

– Да, уже лучше, – искренне благодарю женщину, – спасибо огромное! А Марьяна скоро придет? Нам на обратный автобус еще надо успеть.

– Пришла я уже.

– Это вы? – перевожу взгляд на Яну. Она тоже в шоке. – Но нам сказали, Марьяна – бабушка…

– Деточка, мне сто двадцать лет, – усмехается Маргарита–Марьяна. – Я уже давно пра–пра–пра–прабабушка.

– Шутите? – расползаются мои губы в неверящей улыбке.

Кто–то решил нас разыграть? Уж не тот ли дед, что выманил у нас тыщу, в сговоре с этой женщиной, а нужная нам бабушка вообще живет не здесь? И табличку с названием улицы и номером дома могли специально организовать…

– У вас есть эликсир молодости или молодильные яблочки? – спрашиваю учтиво, а сама думаю, как бы отсюда по–быстренькому убраться и Яну прихватить. Она зачарованно хлопает ресницами.

– Секреты не выдаю, но помогать помогаю. Так что привело вас ко мне?

– Нам бы зелье… приворотное, – оживилась моя подруга. – Говорят, вы можете…

– Кому конкретно надо?

– Ей, – указывает на меня Яна. – То есть Арсению Матвееву, в которого она влюблена.

– Сама говори, – приказывает пра–пра–пра–пра. И взгляд такой… насквозь.

– Мне нужно приворотное зелье. Люблю парня, а он меня не замечает…

– Идем, – женщина (язык не поворачивается назвать ее бабкой) взмахивает рукой, приглашая за собой. – А ты, – обращается к Яне, – тут жди.

Иду за Марьяной. В комнату, что спряталась за занавесками в цветочек.

И сразу будто в старческой избушке оказалась. Той самой, что как в сказках – у Бабы–Яги. Даже как будто пол подрагивает на курьих ножках, но я это все списываю на подмороженный мозг и разыгравшуюся фантазию.

Бегло осматриваюсь.

Стены темные, из круглого бруса, какие–то веники на гвоздях висят. Посреди комнаты стоит круглый стол с черной скатертью, а на столе – канделябр с зажженными и наполовину оплавленными свечками. От их света по стенам пляшут причудливые тени. Пахнет сеном и парафином.

Страшно мне!

Оглядываюсь назад и проема не вижу! Ни окон, ни дверей тут!

Ни входа, ни выхода.

«Замуровали, демоны!» – проснулся в моем мозгу фрагмент из известной кинокомедии. Вот только мне не до смеха.

– Садись сюда, – Марьяна указывает на стул.

Сама садится напротив.

В бликах свечей лицо хозяйки кажется оплывшим, что те свечки, старым и морщинистым.

Бабка – ни дать, ни взять! На сто двадцать лет не тянет, а вот лет на восемьдесят – восемьдесят пять…