Влечение. Истории любви - стр. 19
Он говорил:
– Расскажи мне про своих учеников, про теорему Ферма, про тему своей диссертации. Про расположение твоего домоуправления, про то, почему ты не выучилась водить автомобиль, про то, почему ты не заводишь кошку.
Анна отвечала подробно.
Дочь отдыхала с отцом и Зоей, они все-таки поехали то ли в Норвегию по фьордам, то ли куда-то еще, потом их занесло в Карелию, и они звонили Анне, смеялись, хвастались увиденным. Она трусливо праздновала отсутствие дочери, ходила по квартире без одежды, наступая босыми ногами на колючий коврик в прихожей и впуская детского доктора, он шутливо говорил еще по ту сторону двери: угадай, кто? Или: врача вызывали?
Лето неожиданно закончилось. Дочь вернулась домой – то ли с фьордов, то ли откуда-то еще. Анна купила чудесный французский плащ цвета старого серебра с пуговицами, похожими на наструганный черенок топора. Она подарила детскому доктору «Лондон» Питера Акройда – в оригинале и русском переводе, потому что он мечтал побывать в этом городе. Они робко стали обсуждать возможность этой поездки.
И даже когда Светлана вышла однажды утром из комнаты с заплаканными глазами и сказала: «Мама, я совершенно не понимаю, что происходит с Олегом. Он просто почти сделал мне предложение же! А теперь мы не видимся, совсем не видимся. И я не знаю… Я написала ему письмо, раз не хочет разговаривать так. Я все время писала! Не ответил. Он даже не позвонил!» – Анна лживо сказала, что все к лучшему, что в ее двадцать лет впереди ожидается еще вереница олегов с предложениями руки и сердца или так. И даже не особенно презирала себя за это, даже находила себе оправдания.
Светлана с силой оттолкнула мать и выкрикнула:
– Какой бред! Мне не нужна вереница чужих людей!
Дочь закрылась в своей комнате, Анна пожала равнодушными плечами и пошла варить кофе – себе, какао – дочери, та оставалась верна своим детским вкусам.
Было воскресенье, единственный выходной день за две недели, и Анна собиралась снова лечь спать. Кофе был сварен и выпит, чашка какао остывала на столе, нетронутая, Анна отложила газету и вышла в коридор. Постояла минуту у двери в комнату дочери, постучала. Ответа не было.
– Света! – позвала она. – Я тебе шоколад сварила. Иди позавтракай!
Ответа не было. Анна прислушалась. Опустилась на корточки, приложила ухо к замочной скважине в форме скрипки. Тихо.
– Света, открой, пожалуйста, – сказала громко, ей было неприятно с собой, она подумала, что присваивает себе чужие права – беспокоиться об этой девочке в закрытой комнате.
Анна вернулась на кухню, налила в стакан минеральной воды, выпила. Вернулась в коридор. У нее не было никакого плана действий, никакого предчувствия, никакая интуиция и никакое ни сердце матери. Просто Анна вытащила из ящика для всякого инструментального мусора здоровенную железку на деревянной рукояти – долото? стамеска? – и отжала замок – да что там было отжимать – хлипкая межкомнатная дверь, латунная ручка блестела тускло и давила в левый бок.
Вошла в комнату, дочь лежала на полу, ноги врозь, на ее губах пузырилась зеленая пена.
«Скорая» приехала очень быстро, реанимобиль, разнаряженный как елка. Хмурый врач с глубокой складкой между бровей говорил отрывисто, действовал быстро, пустые облатки из-под таблеток, проглоченных Светланой, окинул мгновенно взглядом и все вздыхал, пока заправлял зонд ей в желудок.