Властелин сознания - стр. 3
А потом Валя ушла. Всё случилось как-то тихо. Детей у нас не было. Как гласит закон Мэрфи, если что-то пришло легко, а потом так же легко ушло, подумай – а твоё ли это было? Порой я удивлялся своей циничности, но таков я был. Не знаю, почему, но в душе ничего не осталось, ни плохого, ни хорошего. «Николай, честное слово, ты какой-то вялый. Аморфный. Прямо как медуза. Нельзя же быть таким», – говорила мать. И как каждая мать, она ошибалась, но только наполовину. Снаружи я был флегматик. Но внутри – ? Короче, я был согласен со стариком Мэрфи.
Я работал инженером на том же АЗЛК уже два года, наблюдая за агонией автогиганта. Товарищи-друзья один за другим увольнялись, и я чувствовал, что скоро и мой черёд. Уже были кое-какие договорённости на стороне и планы.
…Рабочий день закончился час назад. С превеликим трудом я продрался сквозь пробки, и когда показался поворот к дому, тосол в радиаторе уже закипал. Термостат приказал долго жить ещё зимой, на новый денег не было. Была весна, тридцатое апреля – я хорошо запомнил эту дату. У меня было ещё одно «великое благо» – гараж во дворе, и притом плановый, как говорят, «с бумагой»
Я загнал машину в гараж и направился к подъезду.
Моя холостяцкая нора располагалась на первом этаже. Окна выходили на две стороны. Мне это не нравилось – со стороны улицы шёл постоянный шум, и лишь с наступлением темноты становилось тихо.
Я отпер дверь, кинул сумку под вешалку, и мимоходом включив телевизор, потащился на кухню. Приготовление еды доходило до автоматизма. Консервы, «заморозка», кофе, котлеты, пельмени – всё отнимало не более десяти-пятнадцати минут времени.
Я бросил в микроволновку котлету. Через пять минут я уже сидел в гостиной, жевал эту самую котлету, прихлёбывал кофе и таращился в экран.
В дверь некстати позвонили. С раздражением, замедлив приятное жевание, я поплёлся в прихожку.
В тысячный раз я пожалел, что так и не вставил глазок в дверь. Вот лень проклятая! Впрочем, эта самая лень пришла как раз тогда, когда ушла Валя.
В дверях стоял незнакомец лет тридцати – тридцати пяти. В руках он держал блестящую чёрную папку.
– Здравствуйте, – сказал он женским голосом, – Вы Меньшов Николай Иванович, правильно?
– Да, ну и что? Я ничего не покупаю, – я уставился на него.
– Вы же на АЗЛК работаете? Я – из вашего месткома. Мы всех своих обходим по вопросу улучшения жилищных условий.
– Проходите, – сказал я равнодушно. Чёрт с ним, пусть заходит. Скучно.
Он вошёл. Я пригласил его в гостиную, за стол, покрытый красным маминым покрывалом. Стол был круглый, неудобно высокий – денег на новую обстановку у меня не наскребалось как-то. Он разложил на столе какие-то бумаги, а я от нечего делать стал разглядывать его.
Он был худощав, пожалуй – слишком худощав. Скулы выпирали, глаза были посажены близко к переносице, нос острый, «утиный». Костюм был новый, но не из дорогих. Ну да, заводской местком… В общем-то, у посетителя была самая заурядная внешность, и всё в нём говорило о том, что передо мной самый что ни на есть обычный «месткомовец».
Всё, кроме глаз.
Глаза были, как телекамеры у робота – совершенно безжизненные, равнодушно, как-то механически фиксирующие окружающий мир. Жестокие. Такие глаза были у фрицев в советских фильмах про войну. Про себя я тут же окрестил его Гансом.