Власовцев в плен не брать - стр. 9
Шестого июня почти трёхмиллионная армия союзников высадилась в Нормандии. Немецкие газеты некоторое время о десанте англичан, американцев и канадцев помалкивали. Но вначале в штабах, а потом и в окопах всё стало известно…
Взвод оберфельдфебеля Гейнце перебросили южнее болот. Солдаты заняли готовые окопы на правом фланге Одиннадцатой роты, осмотрелись и поняли, что опорный пункт, который они занимали до этого под носом у «иванов», был куда удобной и безопасной позицией, чем эта. Болота там хоть и высохли, но топь всё равно зеленела лентами ряски и жирной осоки, и она оставалась верным и самым надёжным средством против советских танков и самоходок. Здесь же, куда их перебросили, чтобы прикрыть аэродром Омельяновичи и усилить противотанковый район, нейтральная полоса проходила по полю и лугу.
– Похоже, нам дали выкурить перед смертью лишнюю сигарету, – мрачно шутили ветераны на вечерних посиделках у «папаши» Гейнце.
Во взводе их осталось совсем немного. Гейнце, Бальк, ещё несколько человек, недавно вернувшихся из госпиталей и отпусков, и «старик Луи». Аккордеон, который взвод Гейнце таскал с собой с самой Франции, был всё же надёжным талисманом. Даже командир роты оберлейтенант Зангер изредка захаживал к ним и брал на колени «старика Луи», чтобы сыграть пару мелодий своей родины. Пруссаки, оказывается, тоже любят музыку. Но об этом лучше было помалкивать. Чтобы не уступать оберлейтенанту, Бальк выучил по памяти мелодию «Лили Марлен». И они всей компанией, выпив мозельского вина или русского самогона, часто горланили:
Что ж, порой им казалось, что достаточно и этого. Но все понимали, что иллюзия разлетится вдребезги, как бутылка от мозельского на пне от точного выстрела, сразу, как только русские начнут наступление. Но это «сразу» существовало в некой неопределённой, хотя и неминуемой перспективе, и такая неопределённость давала возможность не думать о неминуемом вовсе. Хотя не у всех хватало на это сил и самообладания.
У Балька всё ещё побаливала голова. Снайпер не промахнулся, он взял немного левее, или Бальк успел повернуть голову, и пуля ударила по стальному шлему почти плашмя, не прилипла к нему, не пробила, а, ударившись, ушла в сторону. В глубокий тыл на этот раз он, к сожалению, не попал. Отлежался в полевом госпитале в Омельяновичах.
Больше он ничего играть не умел. Большего и не требовалось. «Лили Марлен» они могли петь и три, и четыре, и шесть раз подряд. «Солдатское радио Белграда» почти замолчало. С тех пор как во взвод прибыл новый ответственный за нацистскую пропаганду, радио слушать стало не так-то просто. Парень ещё не привык к фронту и слишком буквально понимал свои обязанности. По вечерам, когда воздух становился хрупким, а звуки доносились издалека в их неискажённом виде, Бальк играл прямо в траншее, в своём пулемётном окопе.
Почти всегда тут же начинали пиликать на своей гармошке «иваны». Они тоже развлекались, как могли. Русские распевали разные песни, но в основном «Катюшу». Это была хорошая песня, и Одиннадцатой фузилёрной роте она нравилась не меньше «Лили Марлен». Бальк решил со следующей недели приступить к разучиванию «Катюши».