Владивосток. Хай-шень-вэй. Книга вторая. Нас миллион. Ресторан у императора. Экологическая полиция - стр. 20
ГЛАВА 3. ТОЛИ
Здравствуйте, я – Толи. Надеюсь, вы не забыли меня? С меня началась история о подземном городе чжурчжэней; мной, к сожалению, и закончилась.
Очень жаль, что я не смог попрощаться. Не успел. Но вины моей в этом нет. Из Японии, страны, где родились мои родители, и где я никогда не был, пришло предписание. Согласно предписанию, вся наша семья в двухдневный срок должна была покинуть Владивосток и уехать на родину предков. Билеты прилагались.
Тогда, два года назад, мне было пятнадцать лет, теперь, соответственно, семнадцать.
Я не буду рассказывать о своём разочаровании и тоске. Совсем не такой я представлял страну, где жили мои предки.
В первые месяцы пребывания всех нас, за исключением дедушки, затаскали на допросы. Или, как любил говорить один из тех, кто допрашивал меня, на «беседы». «Беседовали», невзирая ни на какие обстоятельства.
Когда заболела мама (вернувшись из Владивостока, она снова начала кашлять), за ней приехали двое военных в белых халатах. С носилками. Таскали на допрос и Енеко. Дедушка крепился, сколько мог. Однажды он не выдержал, и послал письмо старому другу. После этого маму и Енеко оставили в покое. Вскоре перестали таскать на допросы и отца. Дядя Кенрю, и я остались объектами подозрения и недоверия.
Я рассказал все без утайки. И про подземелье, и про город, и про книгу. Утаить хоть что-то было просто невозможно. Секретный отдел обладал огромным арсеналом и средствами развязывать языки.
Об этом мне поведали ещё на первом допросе.
Ни у меня, ни у дяди абсолютно не было никакого желания быть подвергнутыми допросу первой или второй степени.
То, что проделывали с нами на протяжении года, называлось допросом нулевой степени.
Один из следователей бил меня по лицу, когда в моем рассказе появлялась информация о книге. Он кричал, что я – лжец!
Другой следователь велел вогнать мне иголку под ноготь, когда, наученный горьким опытом «беседы» с предыдущим следователем, я попытался утаить информацию о подземелье, камне птице, пропавшей стене и книге.
Однако вот что удивительно: стоило мне только в своём рассказе дойти до того момента, когда двое русских догнали японца, похитившего девочку, как мои тюремщики поменялись в лице и отказались слушать мой рассказ дальше.
Стопку бумаги и ручку мне вручили почти с почётом. Стоило мне дописать лист, как его почти вырывали из рук. Я сам видел, как мою писанину запирали в сейф.
Когда я писал, двое сотрудников секретной службы, рангом ниже того, кто меня допрашивал, просто поедали меня глазами.
Когда отчёт был закончен и один из сотрудников вошёл в кабинет, чтобы сопроводить меня до автомобиля, я увидел страх в глазах того, кто держал в руках стопку исписанной бумаги. Сотрудник старался держать листы так, чтобы невзначай не зацепиться взглядом за написанное мной.
Обо всем этом я рассказал дяде. Посовещавшись, мы выработали план.
И, согласно плану, все время возвращались в своём рассказе к событиям с девочкой Ларисой, и японцем, похитившим ее.
Бить нас перестали, зато после каждого допроса нам предписывалось заполнить гору листов. Вскоре на пальце появились мозоли. Допросы стали более редкими, а потом совсем прекратились.
Так прошёл год и ещё шесть месяцев. А тем временем здоровье мамы все ухудшалось. Врачи лишь разводили руками.