Владислав Дворжецкий. Чужой человек - стр. 4

Вот и «Баллада о детстве» Высоцкого обращена к раннему детству шестидесятников. Ее герои – дети 1930-1940-х годов: дети коммуналок («на тридцать восемь комнаток всего одна уборная») и проходных дворов («сперва играли в фантики, в пристенок с крохоборами…»), дети голодного военного времени, дети, которые дожидались своих родителей с фронта и из лагерей.

Отец – Вацлав Янович Дворжецкий, молодой, но уже известный в Омске актер. Высокий, стройный, двадцативосьмилетний, потомственный польский шляхтич. «Социальное происхождение – дворянин», – открыто указывает он в рабочей анкете в 1937 году. «Поляк, причем – гоноровый», – с неодобрением отзываются знакомые. Деятельный, жизнелюбивый, бесстрашный. Даже не скажешь, что только два года назад вернулся, отмотав первый срок, с гулаговского конвейера смерти: остров Вайгач, Соловки, Беломорско-Балтийский канал, Медвежьегорск, Тулома…

Поскольку история первого заключения Вацлава Дворжецкого окажет серьезное влияние на его жизнь, в том числе и жизнь театральную, а заодно и на жизнь всей семьи, на этой истории стоит остановиться подробнее.

В 1929 году девятнадцатилетнего Вацлава арестовывают по обвинению в причастности к антисоветской студенческой организации «Группа освобождения личности» («ГОЛ»). Трагедия, ошибка, ложный донос? А вот и нет. В отличие от многих и многих своих современников, попросту попавших под колесо истории («Пойми, солдат, ты попал под колесо, и оно тебя стерло, и кости твои сломало», – через сорок лет скажет генерал Хлудов в исполнении Дворжецкого-младшего, и этот голос будет с тех пор узнавать вся страна), Вацлав невинной жертвой себя отнюдь не считал. Проживая в Киеве, обучаясь в театральной студии при Киевском польском драматическом театре и работая в кузнечном цеху запорожского завода «Коммунар», он не переставал думать о том, какой могла бы быть его жизнь – жизнь отпрыска потомственных польских дворян, гордых шляхтичей, участников восстания Тадеуша Костюшко, – если бы не революция. «Материальное положение моей семьи <..> в революционные годы значительно ухудшилось», – откровенно бросает он следователю, не скрывая своего неприятия советской системы. «Он заявлял, что его и семьи положение плохое и у всех здесь собравшихся плохое, поэтому нужно с Советской властью бороться», – свидетельствует на допросе один из арестованных в том же 1929-м участников «ГОЛа». «Характерно, что Дворжецкий за постоянное незнание политэкономии, политграмоты и вообще антисоветские выходки подлежал исключению»[6], – уверяет еще один соученик Вацлава, по совместительству – внештатный осведомитель ОГПУ…

Рабочей профессией, полученной в 4-й польской технической школе города Киева, Вацлав не дорожил, к советским коллективным мероприятиям не присоединялся. «Лекции скучные, занятия неинтересные, спорт – ГТО – примитивно, энтузиазм плебейский»[7], – с классической польской надменностью констатировал он, оглядываясь вокруг. Мечтой его было продолжить образование, продолжить по-настоящему, без