Владимир Маяковский. Роковой выстрел - стр. 28

Интересно, что Маяковский, по-видимому, не исключал имитации в своих поэмах чего-то типа Никейского Символа как основы своей индивидуальной религии. Это позволяет несколько иначе отнестись к так называемому богоборчеству Маяковского.

Обратимся еще к одному месту в беседах Л.Ю. Брик, где она говорит: «Навязчивая мысль у Маяковского, как и у Достоевского: «Я один виноват за всех». Это началось еще в первой «Трагедии», когда Маяковскому-поэту люди несут свои слезы. Позднее в «Войне и мире»:

Еще позднее в «Про это»:

Еще ярче и точнее эта мысль выражена в «Сне смешного человека». Но прежде чем процитировать соответствующее место, еще раз отметим, что Розанов в «Семейном вопросе в России» напечатал далеко не весь текст Достоевского, а лишь то, что непосредственно касается сна героя и «полета на звездочку». Так, последними словами эпилога второго тома «Семейного вопроса в России» и, соответственно, всей книги стали слова: «Увы, я всегда любил горе и скорбь, но лишь для себя, для себя, а об них я плакал, жалея их. Я простирал к ним свои руки, в отчаяньи обвиняя, проклиная и презирая себя. Я говорил им, что все это сделал я, я один: что это я им принес разврат, заразу и ложь. Умолял их, чтобы они распяли меня на кресте, я учил их, как сделать крест…»[56]

Таким образом, и начало, и конец рассказа Достоевского в изложении Розанова имеют, как представляется, прямое отношение к «Про это».

Что же касается текстуальной близости «полета на звездочку» в «Сне смешного человека» и полета к Большой Медведице в «Про это», то об этом писала, приведя вполне убедительные примеры, И. Шапиро-Кортен лет 50 тому назад. Вот эта цитата: «Я… взглянул на небо… явно можно было различить разорванные облака, а между ними бездонные черные пятна. Вдруг я заметил в одном из этих пятен звездочку и стал пристально глядеть на нее. Это потому, что эта звездочка дала мне мысль: я положил в эту ночь убить себя»[57].

Вместо этого Смешной Человек идет проповедовать, зная, что его не примут, как и Христа: «Я иду проповедовать, я хочу проповедовать – что? Истину, ибо я видел ее своими глазами… О, я бодр, я свеж, я иду, иду, и хотя бы на тысячу лет.

Но вот этого насмешники и не понимают: «Сон, дескать, видел, бред, галлюцинацию»[58].

Все это произошло со Смешным Человеком, разумеется, после «полета». И. Шапиро-Кортен приводит этому соответствие из «Про это»:

Еще одна цитата из Достоевского оказывается созвучна новому эпизоду «Про это»: «Мы неслись в темных и неведомых пространствах… И вдруг какое-то знакомое и в высшей степени зовущее чувство сотрясло меня: я увидел вдруг наше солнце!.. Но мы быстро приближались к планете… Я… стал на этой другой земле в ярком свете солнечного прелестного, как рай, дня»[59].

У Маяковского этому соответствует: