Владек Шейбал - стр. 3
– Я сам дам тебе имя. Тебя будут звать Лу, – назвал первое, что пришло в голову.
И как только имя впервой было произнесено, цветок приподнял головку и выпрямил стебель. И какая-то непонятная-приятная теплота заполнила душу Владека, разлилась в нем самом, словно лучи солнца над долиной.
В иную ночь Владислав не мог уснуть, уткнувшись лицом в подушку. Он плакал – тихо, без единого звука, боясь этим разбудить гувернантку. Он лил слезы оттого, что слышал в темноте, как плакала скошенная трава – страшно и в то же время жалобно, а ветви деревьев, словно вторив ее вою, скрипели по кровле дома. И тут неожиданно по комнате разлилось дивное сияние, стало в миг светло как днем. Владек почувствовал благоухающий неземной запах и перед ним возник дивный образ в длинном белоснежном одеянии в ореоле света. Вошедший склонился над кроватью мальчика и укрыл его своими большими сияющими крыльями. Мальчик с замиранием сердца все глядел на ангельский облик, не зная, но ясно осознавая некое таинство вокруг себя – вдалеке от остального мира, где-то по иную сторону реальности.
Утром во время завтрака вся семья собралась в столовой. По обычаю семейного круга день начинался с армянского наречия, продолжался на польском и вечером заканчивали беседы на немецком. Отдельным уроком шли рассказы Хафии на русском и украинском языках, а также уроки французского с мадам Шоше. Таким образом в богемной образцовой семье Шейбалов, гордящихся своей родословной от армянских дворян Польши, все трое: Янка, Казимеж и Владислав учились с рождения сразу пятью языкам. В том было желание отца и матери воспитать детей достойными наследниками.
И вот ранним летним утром, в теплой солнечной столовой, из окна которой открывался живописный вид на сад, Бронислава дала каждому вареные яйца. Все начали есть – кроме Владислава. Понюхав яйцо, он отодвинул тарелку и с важным видом проговорил:
– Я не буду это есть, яйцо плохое.
Все уставились на него, а мальчик продолжал сидеть, уставившись в пол. Наконец, Бронислава, взяв яйцо из его тарелки, повертела его в руках, понюхала и, пожав плечами, молвила:
– Яйцо хорошее, свежее. Поешь, мой родной.
– Дай я понюхаю, – с важным видом вторил ей Станислав, по-профессорски сдвинув очки на кончик носа.
Яйцо пошло по кругу: каждый член семьи принюхивался к его запаху и утверждал, что оно свежее и посему мальчик должен его съесть. Наконец, очередь дошла до грозной бабушки Леокадии, к мнению которой прислушивался даже Станислав. Повертев яйцо в руках и принюхавшись, женщина строго обвела дочь и зятя взглядом, ответила:
– Владислав прав: яйцо не свежее, не стоит его давать ребенку.
Владек был счастлив, услышав подтверждение своих слов. Он почему-то не мог довериться даже родным в том, что видит и слышит, ибо, поведав единожды о своих чувствах, связывающих его и растения, он наткнулся на ледяную стену непонимания и осуждения – не чужими людьми, но своими родными – теми, в ком он с такой надеждой ждал поддержки. Но родители, дяди и тети посмеялись над его рассказами. Отец махнул рукой, воскликнул:
– Хватит с тебя твоих шуток, Владислав! Нельзя постоянно придумывать и жить в вымышленном мире.
– Но я не вру! Все то правда, – со слезами на глазах отвечал ему мальчик, он обводил взором собравшихся, но никто – даже собственная мать, не желали вступаться за него.