Вкусная история Марты Берт - стр. 33
Пришлось совсем уйти под воду, чтобы дотянуться до него.
Никогда не думала, что оказаться с головой в ледяной толще воды – такое потрясение для организма. Даже опуститься в неё по шею – не то. Кожу обжигает холод, мышцы скручивает в преддверии судорог, это неприятно и опасно. Но когда макушка погружается туда, в эту стылую бездну, наступает натуральный внутренний коллапс.
И всё же рука схватила мокрую ткань девчачьей одежды, и я, почти оглохнув, ослепнув и потеряв ориентацию, потащила девчонку на себя и вверх. Сопротивление потока возросло, двигаться тут же стало неимоверно тяжело. Не то, что идти к берегу, просто даже удержаться на месте онемевшим от холода и шока телом, запутанном в длинной юбке, удавалось с огромным усилием.
Дав себе секунду закрепиться ногами, я взвалила обмякшую Миру себе на плечо и шагнула к спасительной земле, где уже ждала подмога. Женщины, схватившись за руки, образовали цепь, которая потянулась ко мне. Признаться, я уже не чаяла, когда тёплая ладонь коснётся моей, а идти станет легче и уверенней.
Мальчишка намёрзся так, что еле выкарабкался на берег, но управился практически сам. Меня выудили на твёрдую почву, Миру выхватили чьи-то руки, уложили вниз головой на колено, выжимая из лёгких и желудка девочки жидкость – эти люди, испокон жившие у реки, лучше всех знали, как сейчас поступить, и всё делали правильно.
Моё «цивилизованное» вмешательство могло им только помешать. А потому я просто рухнула рядом в траву и слушала, слушала сквозь пронзительные женские мольбы, обращённые своему богу, когда мелкая пошевелится и закашляет.
Она не подвела. Несколько раз судорожно вдохнула, отдавая земле остатки проглоченной воды, скорчилась на коленях у матери и заплакала. Да и все вместе с ней. Я, по-моему, тоже.
17. 6.2
Кстати, мамой детей оказалась жена деревенского старосты. Тётка крепкая, сбитая телом, и характером, кажется, не из робких да нервных. Ни секунды не поддалась истерике, пока откачивала свою детку. Хоть в глазах её плескались и страх, и отчаяние, она лишь речитативом наговаривала молитву и делала нужное.
И потом, когда ждали телегу, за которой послали самую молодую и быстроногую из женщин, в аффект не скатилась. На шею спасительнице в благодарных слезах не бросалась, ноги не целовала.
А, знаете, посмотрела мне в глаза, потом как-то с достоинством и без стеснения опустилась на колени и произнесла:
- Я теперь, госпожа, ваша должница навеки. До смерти вашего благодеяния не забуду.
И сказала ведь просто, спокойно, а как клятву на крови дала. Честное слово, я так неловко никогда в жизни себя не чувствовала. И как было реагировать – непонятно. Кидаться поднимать взрослую женщину с колен? Уверять, что я не для того за дитём в воду полезла, чтобы заводить себе нравственных рабов?
Одним словом, растерялась. И всё, что нашлась сделать в тот момент – опуститься рядом с ней на землю, улыбнуться одеревеневшими, наверняка синими губами и молвить что-то вроде:
- Мне бы просохнуть.
Тётка, кажется, тоже знатно опешила от такого небарского поведения юной госпожи, и уголки её дрожащих губ поползли в стороны. А скованный твёрдостью данного обещания взгляд по-человечески, даже по-матерински потеплел. И, клянусь, если бы не сословная пропасть между нами, теперь бы мы действительно обнялись как две интуитивно родственные души.