Вкус жизни - стр. 79
Процесс спасения людей из-под снега всегда в моем сознании выливался во что-то шумное, веселое, праздничное. Он сопровождался разного рода новыми познаниями. К примеру: наружные двери хаты надо навешивать так, чтобы открывались внутрь коридора или что разумно рыть траншеи к воротам и сараям, а не норы. Я представляла лабиринты, по которым ходят люди, а вокруг безлюдье, потому что их не видно. И это казалось мне удивительно увлекательным, фантастическим или сказочным. Игра, а не жизнь!..»
Я понимала, грустит Лена без своей подруги Инны. Я слушала рассказ Лены и со своим детством его сравнивала.
«Я тогда думала: жизнь не богата радостными событиями, и счастлив тот, у кого есть добрая веселая семья, в которой все дружно работают, помогают друг другу, не требуя ничего взамен, не выпячивают свою значимость. Вместе отдыхают, радостно смеются, не вредничают, не завидуют, не лгут, не хитрят. Хорошо, когда в семье все просто и естественно, открыто и честно; где музыка, книги и поделки, где все уважаемы и любимы в равной степени, а не безразличны, злобны и алчны. И тогда каждый день, как праздник нежности, душевной щедрости. Где не сюсюкают, не ахают-охают. Любят просто, спокойно, ласково, без дерганья, ревности, неверия и ничего не делят. Мне легко было этого желать, я видела и знала другое…»
Я тоже посвящала Лену в свое каникулярное деревенское детство… Иконы жмутся в углу. Рядом иконостас из фотографий. Здесь дед молодой, а тут обомшелый совсем. Сидит сгорбленный, угрюмый, как урытый. Бабушка – красавица писаная. Не гоже им рядом висеть. Вдосталь насмотрелась. Бабушкины рассказы о дедушке помню. Он был хорош, импозантен. Знаток всего, что связано с лошадьми, бегами, скачками. В молодости он бабушку превозносил, боготворил. Ее популярность росла, его же все дальше отступала в тень. Он ревновал ее к успеху, испытывал злорадное наслаждение, представляя, как приятно было бы ему, если бы она исчезла с горизонта славы. При этом без всякой видимой причины и повода расточал вокруг себя благосклонные улыбки. Его спрашивали, когда он появлялся в компании один: «Чьим заботам вы доверили супругу? Кого вы удостоили чести проводить ее домой?» А потом он вовсе пропал. Оставил ее с двумя детьми. Бабушка скрывала сей факт. Только подлинное положение дел разве утаишь? Оно немедленно выяснилось. Иначе на что у нас досужие тетушки…
Припомнила приезд деда через много лет отсутствия, желание бабушки показаться молодой, красивой, в блузке и юбке из молодости, которые странно смотрелись на ее теперь уж полноватой фигуре и при сильно постаревшем лице. Хотя, надо заметить, эта одежда все-таки молодила ее. Взволнованное и смущенное лицо матери тоже помнила. И еще свое удивление, непонимание. Зачем нарядилась перед чужим мужчиной? Закралась смутная догадка, что он бабушке не чужой. Пыталась связать концы двух непонятных нитей: «Он – отец моей матери, она – мать матери. А жена у деда другая. Вторая? Тогда он не вдовец, а разведенный. Но разве мог он оставить такую прекрасную женщину? Он же хороший. Боже мой, бабушка его первая жена?! Не может быть!»… Глупая, маленькая была…
Мать тоже чувствовала неловкость за бабушку. Что она думала? «Бабушка всем видом показывает, что веселая и счастливая?» А мне казалось, что взволнованная, возбужденная, даже взбудораженная, как от встречи с первой любовью своей юности. Видно, так оно и было. И дед какой-то встрепанный, тоже смущенный, растерянный, неуверенный. Места себе не находил. Тыркался туда-сюда, то ко мне повернется, то к дочери. То нож в руки возьмет, то рюмку по столу подвигает, то откроет следующую бутылку при недопитой первой. Всё вроде приятно и радостно, все возбуждены встречей, а если присмотреться, глубже копнуть, тайна какая-то проглядывала из тумана прошлого.