Вкус подчинения - стр. 37
— Руки за голову, — приказываю и скалюсь, когда Майя беспрекословно подчиняется, приподнимая совершенную сочную грудь выше.
Игра начинается.
Бью пальцами половые губы и смотрю в глаза. Нахожу рукой сосок и вытягиваю его.
Еще удар и Майя закусывает губку. Еще удар и она прикрывает глаза.
— Смотри на меня, — требую, — ты должна видеть все, что я буду с тобой делать.
Она распахивает глаза как раз в тот момент, когда я бью промежность снова и сильно выкручиваю сосок.
Такой острый, такой разбухший, почти как головка моего члена, уже неприятно упирающаяся в боксеры.
Выпускаю свое желание наружу, только расстегнув ширинку. Остаюсь полностью в одежде и чувствую, как пьянею от контраста. Она обнажена, я одет. Я приказываю, она подчиняется. Я мужчина, она женщина.
Рвано вздохнул, когда легкий ветерок из приоткрытого окна омывает разгоряченную плоть, и тут же возвращаю руку к промежности, которая раскрылась во всей развратной красе, демонстрируя узкий, тугой вход.
Влезаю туда пальцем, медленно, но Майя дергается и все равно пытается свести ноги.
— Терпи, — требую и начинаю мягко растягивать для себя влагалище, готовить свою сабу для первого настоящего вторжения.
Вытаскиваю пальцы, беру их в рот и долго, смачно облизываю, подхватываю смазку, которая буквально по ним стекает.
— Такая сочная, как мед в мае. Медовая Майя, — шепчу и, наклонившись и не выпуская из захвата сосок, начинаю мягко жалить клитор, вылизывать лепестки, иногда позволяя себе забираться внутрь, от чего мое собственное тело терзало режущее желание, болезненное, давящее на мозг, заставляющее терять разум.
Раньше, как бы меня не накрывало, сознание было всегда при мне, но сейчас, лаская языком эту киску, я терялся, терял разум, сходил с ума, уже зная, что не смогу избавиться от этого наваждения.
Майя моя. Я нашел ее. Я сделаю ее своей. Подчиню своей воле, чтобы слово «стоп» никогда не сорвалось с ее губ.
Продолжаю терзать губами сладкие половые губы, пока рука так и мучает сосок, срывая с губ Майи громкие, уже пронзительные стоны, а тело заставляя извиваться.
И вот уже она не бесправный наблюдатель, а участник.
Майя упирает пятки в пол и начинает сама двигать бедрами, толкать себя к языку, которым я усиливаю давление, ускоряя темп, сжимаю грудь одной рукой, задницу другой и слышу женский вой, чувствую, как волосы на голове тянут.
Но даже это болезненное ощущение не мешает мне доводить до исступления мою женщину.
Она уже кричит, бьется в экстазе, исторгая из себя горячую, тягучую влагу, которую я с таким упоением втягиваю в себя.
Катаю её на языке и сплевываю обратно.
И пока Майю трясет от оргазма, поднимаюсь, глажу головкой истекающую влагой щель, шумно втягивая воздух.
Секунда, две, три.
Почти грубо вставляю член, сразу и до конца. И вдруг застываю, понимая, что сорвал мягкий барьер.
Тело напрягается, пока неожиданно Майя начинает трястись снова, кричать, рыдать, выкрикивая:
— О, Боже, да!
Меня мучают сомнения. С одной стороны, я сорвал девственность, даже в угаре похоти я это понял, а с другой, она ведь кончила. Кончила от боли.
— Майя, Майя, посмотри на меня.
Она открывает ошалелые глаза, в которых слезы восторга, и тянет руки ко мне.
— Ты помнишь слово.
— Не останавливайтесь, Давид Маркович, — с чарующей улыбкой шепчет она.