Вкус подчинения - стр. 12
— Какую… Такую?
Он поднимает голову, сжимая руками мои бедра, и ухмыляется. Затем проводит губами от ключицы до шеи, щекоча кожу.
И шепчет на ухо, опаляя горячим дыханием, давая моим вроде бы успокоившимся чувствам новый виток развития:
— Мышку, получающую кайф от боли и унижения.
10. Глава 9.
Удар под дых от его слов был такой силы, что я на мгновение задохнулась. Ледяная вода покажется кипятком с тем, как заледенела моя кровь.
«Ты похожа на жертву», — точно так же сказала Таня.
— Нет! Нет! Я не жертва! Мне не нужно унижение! — кричу и что есть сил начинаю отпихивать этого урода. Сквозь слезы гоню его вон, вспоминая давно забытые слова Леши.
«Ты же хочешь этого. Ты хочешь поиграть в жертву. Давай поиграем».
— Отпустите меня!
Хочу сорваться на бег, но тут же чувствую захват на руке.
Давид Маркович, несмотря на мое сопротивление, подтягивает меня ближе. Усилий почти не прилагает, в отличие от брыкающейся меня.
Прижимает к своему твердому телу и долго смотрит в глаза, стискивая руку пальцами все сильнее, и держа подбородок.
— Мне больно.
— Сегодня гуляй, — говорит он, на мои слова внимания не обращая.
В его голосе сталь и лед.
— Завтра остынешь, я заеду после смены, и мы поговорим. Я объясню тебе, что в твоих желаниях нет ничего плохого.
— Я ни о чем. Ни о чем не собираюсь с вами разговаривать. Садист! — замахиваюсь и бью снова, по другой щеке, вкладывая всю силу ненависти к Леше и к нему. Я не хочу играть. Я не хочу быть жертвой или даже ей притворяться. Пошли они все в задницу! Ублюдки! Бью снова.
Чувствую сильнейшую боль в руке, ожог ладони и вижу алое пятно, растекающееся по его щеке.
В его глазах злость. Еле сдерживаемая жажда ответить. По моей спине стекает пот.
— В следующий раз, — обманчиво спокойно и выделяя каждое слово произносит он. — Я отвечу. Не смей бить меня без моего разрешения. Поняла?
— Без разрешения? — а с ним значит можно? Он разрешит?!
— Поняла, Солодова? Поняла, я спрашиваю?
— Да. Да. Да. Только отпустите меня!
Он еще мгновение смотрит мне в глаза и раскрывает пальцы-капканы.
Я тут же прижимаю к себе руку, тру запястье, вижу, как по коже распускаются цветами синяки.
И стою. Стою и не шевелюсь, смотрю на него снизу-вверх.
Ну почему я стою, когда мне надо бежать, почему не могу оторвать взгляда от его лица, медленно снимавшего маску садиста.
Теперь он снова лишь слегка заинтересован.
И он мог бы этим обмануть, если бы в глазах не было четкого приказа: «Не двигаться. Ждать. Бояться».
Он наклоняется, гладит по лицу кончиками пальцев, обводит контуры, словно запоминает, касается губ.
— Рот открой.
И я вроде марионетки. Подчиняюсь, тут же чувствуя на языке солоноватый вкус.
Смыкаю губы, и, не отводя взгляда, втягиваю большой палец с ухоженным ногтем в рот, тут же вспоминаю, как в руке пусть и через брюки ощущала его агрегат между ног.
Давид Маркович, после недолгих фрикций, вытаскивает палец. Размазывает по моим дрожащим губам слюну.
— Завтра тебе придется отработать свой оргазм, а пока… Можешь идти.
Его слова звучат, как выстрел на старте, и я тут же разворачиваюсь и бегу. Шапочка, державшись на мне каким-то чудом, слетает, распуская мои собранные в пучок волосы.
Как только добираюсь до сестринской, закрываю дверь и прижимаюсь к ней затылком. Дышу рвано, часто, ощущая почти тахикардию. Боюсь, что сейчас в дверь начнет долбиться сам дьявол, взявший мою душу насильно. Даже расписываться кровью не пришлось.