Византийская ночь. Славяне во Фракии - стр. 13

«Разорви все, наконец. Одному тебе будет легче, – шептал ему внутренний голос. – Может быть, тревожные мысли покинут тебя, уйдут воспоминания. Дорога по суше окажется сложней, но так ты скорей расстанешься с прошлым. А когда заживут раны, никакие силы не сдержат тебя. Пусть только они заживут. Пусть только заживут».

Небо сияло чистотой.

– Здесь мы расстанемся, Роман, – произнес Валент, положив руку на плечо слуги. Скулы беглеца напряглись. Дрогнула обрамлявшая их черная курчавая борода с редкой сединой.

От неожиданности юноша выронил ящерицу, с которой играл. Зеленое создание медленно поползло по песку, наслаждаясь теплом костра и не думая убегать. Удивленный взор Романа устремился на бледное лицо бывшего сенатора.

– Возьми этот кошелек. В нём тридцать восемь солидов[13]. Отдаю почти всё, что у меня есть. Себе я оставил совсем немного денег, чтобы добраться до Македонии. Там меня ждут. Книги я заберу с собой, остальное – твое. Продав лодку, ты сможешь выручить еще немного. Нам обоим предстоит долгое путешествие и много неизвестного ждет впереди.

– Мы не вернемся в Италию, господин?

– Никогда. Слышишь, никогда. Я покидаю этот мир. Он сделался теперь смертельно опасным. Мой путь лежит за Дунай. Только там жизнь для меня не имеет столько риска. Дорога одна. Даже к франкам я не могу бежать[14]. Понимаешь, что за путь мне тогда остается?

– К варварам, светлейший?

Роман невольно представил лес с деревьями бесконечной высоты и злые лица его обитателей. Они питаются сырым мясом, не знают семьи, они язычники и коварные воры. Они еще более свирепы, чем варвары, которых он видел на родине. В диких землях нет закона, нет порядка, нет ничего, кроме страха. Верная гибель ждет любого попавшего туда. Недаром этот суровый край породил столько жестоких народов, опустошивших и разрушивших великую империю.

Глаза собеседников на мгновение встретились. Роман стряхнул с щеки песок и опустил взор. Валент поймал мысли слуги.

«Варвары грубы нравом, часто жестоки в своих нелепых обычаях. Но они такие же люди, как и мы, только проще и честней. Они не юлят словно змеи, а говорят твердо. Они выполняют обещания, насколько я их знаю. В этом их притягательная сила и главная опасность. Разве они виновны, что мы довели свой мир до такого состояния, что он рухнул под ударами первых германских топоров?» – сказал благородный римлянин одному себе. Он сам сейчас нуждался в могучей поддержке аргументов. Ничто не было известно ему наперед.

Некоторое время оба хранили молчание. Раскаленные угли потрескивали в костре. Легкий ветерок разбрасывал по песку серый пепел. Проносясь над водой, кричали чайки. Море всюду проникало своими запахами и звуками.

– Да, старый друг… Ты ведь позволишь мне тебя так называть? Наверное, это будет вечное изгнание. Иногда я думаю, что сам изгнал себя из этого распятого мира. Теперь я для тебя просто Валент. Выслушай меня до конца. Есть еще кое-что, о чем мне хочется тебя попросить.

– Я слушаю, благородный… – произнес юноша запинаясь. Он вновь ощущал неуверенность бывшего сенатора, его растерянность и разбитость. «Пройдет ли это когда-нибудь? Обретет ли жизнь его смысл, как прежде?»

Валент снял с руки старинный перстень и протянул Роману. На золотом украшении в ярком камне была вырезана длинноволосая дева с опущенным копьем. Две латинских буквы скрещивались на нем, образуя узор, напоминавший облака.