Viva Америка - стр. 18
Мой праведный гнев растворился в череде минорных воспоминаний о дяде. Позабыв про сумку, я безрадостно сел на свое место возле иллюминатора и угрюмо стал ожидать взлета.
«Бен – в багажном, я – переодет и переобут, стронгилодон – в пакетике, – мысленно подытожил я. – Чем теперь заняться: самоедством или запасами самолетного алкоголя?..»
На всякий случай я оглядел себя: повседневные кроссовки, бледно-голубые джинсы, глупая футболка с нарисованным куском танцующей говядины и песочного цвета ветровка – в самый раз для ожидаемых в Нью-Йорке двадцати градусов тепла.
– О-ля-ля! Похоже, на этот раз мой полет пройдет особенно приятно! – раздался рядом со мной чей-то жизнерадостный голос.
Я недружелюбно обернулся: соседнее место готовилась занять привлекательная девушка с удивительными волосами – раскрашенными в черную и бело-золотистую клетку, словно гибкая шахматная доска, шедшая до плечей.
Девушка была практично и со вкусом одета: чистые дорожные ботинки, удобные джинсы с лаконичными порезами, типичная кепка газетчика и вишневый кожаный пиджачок с синей майкой под ним. У девушки были хлесткие радужно-зеленые глаза, вздернутый любопытством носик, чувственные губы жрицы любви и естественный макияж на живом лице.
Помимо этого, на плече у незнакомки висел потертый портфель, а на груди болтался полупрофессиональный цифровой фотоаппарат.
– Козетта Бастьен, журналист, двадцать три года, – беззаботно представилась девушка с едва заметным французским акцентом и обворожительно подмигнула. – Люблю интриги, сплетни и прочую пикантную возню – особенно на мою камеру!
Я с неохотой привстал и иронично представился в ответ:
– Алекс, двадцать пять лет, типичный русский – пью, сплю в снегу, дружу с медведями.
– О-ля-ля! А еще говорят: у русских чувство юмора молотом отбито и серпом подрезано! – звонко рассмеялась Козетта, разбирая свои вещи. – Хотя мне кажется, это про ваших мужчин и их природные достоинства!
– Вот как? – поднял я бровь, слегка задетый ее словами. – Пф! Так ведь это не мужик русский в причинных местах измельчал, а бабы зарубежные где не надо больше стали!
Козетта мелодично рассмеялась, сняла кепку с пиджачком и уютно расположилась в соседнем кресле. Через разрез майки на одной из ее молочных полусфер была видна прелестная родинка в форме черной звездочки.
– Это интересует, м-м-м? – бесцеремонно осведомилась Козетта и потрясла грудями. – Знаю, могли бы быть и побольше. Да и левая вроде больше правой, нет?
– Что?.. Я просто… – смутился я и стыдливо отвернулся к иллюминатору. – Меня это – не интересует! В смысле – интересует, но по мере надобности!..
Козетта схватила меня за подбородок и вредно на меня уставилась; на ее запястье была татуировка в виде двух спелых вишен.
– Мне от тебя кое-что нужно!.. – жарко заявила Козетта. – И это «кое-что» очень и очень важно… М-м?
Я поморщился от ее излишне сладких духов.
– Не могу: измельчал, – с нажимом сказал я. – Сказал же, этим интересуюсь по мере надобности!
– Этим ты точно заинтересуешься. У меня тут в кое-каких бумажках утверждается, что ты, по твоим словам, смело – или глупо? – противостоял каким-то козлососам, – невинно проворковала Козетта. – Или козлососами ты назвал их уже потом – у капитана полиции Бальтасара?
После этих слов Козетта вынула из портфеля протокол моего допроса, утерянный Бальтасаром сразу после окончания беседы со мной. И вот теперь «причина» этой самой утраты озорно изучала мою реакцию.