Витязь на распутье - стр. 54
Мало того, сопляк вздумал величать себя непобедимым императором, что вызвало при оглашении на сейме второй грамоты бурю негодования среди шляхтичей. Особенно неистовствовал познанский воевода Гостойский.
– Ни один христианский государь так не поступает! Если бы кто иной писал его непобедимым, так это не диво, а то он сам себя таким считает! – кричал он, поддерживаемый одобрительным гулом прочих депутатов сейма.
А в конце своего выступления он договорился до того, что заявил, будто это слово подобает одному богу, да еще так поступают некрещеные поганцы. Мол, за такое богохульство всевышний непременно свергнет его с престола.
Говорилось на сейме и о неблагодарности Дмитрия по отношению к королю и вообще к полякам. Тут уж страсти разжигали вернувшиеся из Московии жолнеры, рассказывая, как обманул их русский царь, не выплатив всего положенного.
Но особенно всех возмутило прощение Дмитрием виновника гибели пятнадцати шляхтичей князя Мак-Альпина.
– Что за варварский обычай?! Ни в одной цивилизованной стране и слыхом не слыхивали о «божьем суде»! Такое достойно только государств, где правят дикие язычники! – неслось со всех сторон.
Сигизмунд преимущественно помалкивал, а свое отношение к новому титулу Дмитрия выказывал только ироничными усмешками, подспудно чувствуя свою вину. Напрасно он взял столь покровительственный тон в поздравительной грамоте. Не следовало бы. Да и писать надлежало не так прямолинейно, в открытую напоминая о своей помощи. А уж строки о том, что Дмитрий пока непрочно сидит на своем троне, и вовсе ни к чему.
Единственное, на что мог сослаться король, оправдываясь перед самим собой, так это на нехватку времени, ибо грамота составлялась спешно, дабы срочно отправить вщижского старосту в Москву, преследуя главную цель – намекнуть Дмитрию о возможности его бракосочетания с родной сестрой Сигизмунда Анной. Тем самым русский царь еще сильнее был бы привязан к польской политике.
Дабы соблазн выглядел заманчивее, Гонсевский должен был напомнить, что в этом случае Дмитрий сможет претендовать на престол своих северных соседей, ведь Анна не только Ягеллонка по материнской линии, но и Ваза по отцовской. К тому же шведский Карл хоть и именуется королем, но пока что так и не короновался.
Однако и тут неудача. Ссылаясь на законы рыцарской чести и данное Марине Мнишек слово, Дмитрий наотрез отказался от заманчивого предложения жениться на тридцатисемилетней Анне.
Бросив еще один взгляд в окно, король повернулся к Гонсевскому.
– И что еще говорил московский господарчик? – с кривой ухмылкой спросил он. – Обещал ли хоть что-то определенное?
– Только касаемо Хрипуновых, – ответил вщижский староста. – Дескать, они могут беспрепятственно возвращаться на Русь и их никто не тронет.
Сигизмунд кисло улыбнулся. Судьба дворян Хрипуновых, в свое время бежавших в Речь Посполитую, волновала его меньше всего, хотя он и писал о них в грамоте.
– Также говорил про литовских и польских купцов, которые могут свободно вести торг в Московии и будут пропускаться беспрепятственно, – добавил Гонсевский.
– Это не льгота. Насколько мне ведомо, он предоставил такое право всем иноземным купцам без исключения, – резко перебил король. – Лучше повтори, что он сказал про шведов. Только слово в слово, ничего не убавляя и не прибавляя.