Витязь на распутье - стр. 29

А затем Гермоген повел себя несколько странным образом…

Вначале он, не больно-то церемонясь, выпроводил остальных духовных лиц и воеводу, ссылаясь на то, что не след докучать людям с дороги.

После этого наступила очередь Ксении, которой Гермоген в деликатной форме, но достаточно настойчиво посоветовал отправиться на покой.

Глядя ей вслед, он с одобрением прокомментировал:

– Да-а, девица чудного домышления. Воистину во всех женах благочиннейша.

Федор молча кивнул и с тоской покосился на митрополита. Понимаю. Сейчас бы он куда охотнее метнулся к сестре на женскую половину, где находилась Любава, а тут приходится вести какие-то разговоры.

Владыка тем временем вопросительно уставился на меня. Мол, а тебе что, особое приглашение надо? Но я заупрямился и сделал вид, что тупой и ни черта не понимаю. К тому же вон ребрышко копченое такое вкусное, а я его еще не пробовал. Однако я едва успел дотянуться до него, как Гермоген сурово осведомился:

– А ты, князь, что же? Неужто еще не притомился?

– Если надо, то могу и до утра просидеть, – вежливо ответил я. – Ратное дело, оно такое – коль надо что, так терпи и бди.

– Ну-у, дела ратные мы вершить не собираемся, – протянул митрополит, – потому терпеть не надобно. Можешь хоть сейчас в свой терем удалиться. Заодно и полюбуешься, какие благолепные хоромы царевич для тебя справил.

Я уже привстал, однако тут проявил характер престолоблюститель. В другое время он, может, и промолчал бы, но уж слишком велика была его досада на эту непредвиденную задержку, из-за которой срывалось долгожданное свидание, поэтому он решительно махнул мне рукой, чтоб я оставался, и сухо заметил Гермогену:

– А я от князя тайн ни в чем не держу.

– Я ить сказываю – о твоей сестрице говоря будет, – в открытую заявил митрополит.

– Тем паче, – кивнул Федор. – Ведомо ли тебе, владыка, что если б не князь Мак-Альпин, так ныне ни я, ни Ксения перед тобой бы не сидели?

– Доводилось слыхать, – подтвердил тот.

– А раз ведомо, стало быть, понимаешь, что ныне сей князь мне в отца место. Потому и сказываю, коль дело семейное, то обмысливать его буду не сам, но с ним, а без его согласия и перстом не шевельну.

– Ну-у, твоя воля, – недовольно промычал Гермоген и начал свою речь.

Дескать, приспели лета у царевны, благо что господь не обидел ее ни красой, ни умом, ни статью, да и о детушках малых пора призадуматься. А учитывая титул Федора Борисовича, брать надлежит ровню, из самых именитых боярских родов.

Я открыл было рот, но вовремя вспомнил ее заговорщический шепот, когда наш струг уже подплывал к костромской пристани:

– Братцу не сказывай покамест, ладноть? А то ж стыдобища – допрежь сватовства целовалась. Да и негоже ныне о таковском речи вести – пущай хошь глубока печаль минет, а уж тогда… Потерпи чуток, любый. – И виноватая улыбка на лице.

Пришлось промолчать и продолжать слушать. Зато царевич помалкивать не собирался и, торопясь закончить беседу – Любава ведь ждет, – вежливо, но сухо пояснил митрополиту, что он и сам прекрасно понимает – лета у его сестры действительно приспели, однако, принимая во внимание траур, говорить сейчас об этом рано.

Однако Гермоген не унимался, заметив, что речь идет не о свадьбе, которую, несомненно, надлежит играть не ранее последних чисел апреля, то есть после Пасхи, и даже не о сватовстве, которое ему, как духовному лицу, также не пристало. Только о предварительных наметках, и тут он вполне мог бы подсказать Федору наиболее достойную кандидатуру, чьи предки в свое время правили страной.