Вирус турбулентности. Сборник рассказов - стр. 8

Попривыкшая к таким фокусам, но всё же не настолько, чтобы не замечать их, каждый раз проверяя их знаковость на качество, приличное этому званию, я бросила копаться с машиной и встала ровно и параллельно, чтобы не быть неверно понятой, чтобы услышать всё и чтобы тот, кто устраивает такие встречи, увидел, что я опознала вполне, понимаю, что происходит, и готова это принять.

– Вы знаете, – ответила я женщине, – я вчера была в Эрмитаже, и не понимаю, что там делать, если не знаешь библейских сюжетов.

Женщина стала чуть обычнее и перевела на меня взгляд:

– Там на первом этаже выставка. На ней несколько полотен. На самом большом человек шесть что-то делают. Вокруг толпятся люди, и никто из них не знает, что там изображено.

– Они не спрашивают друг друга, что изображено, не потому что стесняются, а потому, что просто не подозревают, что изображено что-то общеизвестное.

– Не зная библейских сюжетов, ты вообще не понимаешь ни живописи, ни музыки, ни литературы.

– Каждое знаковое произведение ведёт диалог с Текстом.

– Я хочу это знать.

– Я знаю, с чего начать. Только у нас, скорее всего, нет таких книг, я не видела. Я Вам расскажу, какие поискать, а пока давайте всё же посмотрим, что есть у нас.

У выхода из стеллажного тоннеля освещенная полка с мифами народов мира отуманилась, а сумеречная с религиями мира светилась снизу жёлтой масляной краской. В густой солнечной луже плавал горячим блином в медном тазу красный фолиант с фиолетовыми обрезами. По лицу скользнуло упругим теплым светом, руки согрелись, от перелистываемых станиц разбегались фиолетовые брызги.

– Надо же. Даже не знала, что у нас такое есть, – я листала, проверяя на ощупь краски и степень покоя живописного текста. В тишине фундаментального я не сомневалась.

Боковым зрением я чувствовала, что постепенно мы с книгой остаёмся одни. Не отрывая глаз от страниц, наугад двинулась за женщиной, намереваясь заручиться дружбой свидетеля и хранителя. Но женщина возникла снова откуда-то сбоку и сказала:

– Не сегодня. Я потом приду, – и исчезла. Совсем как-то, не топая, не надевая куртку.

Ярко-синий берет, синие пытливые глаза, синяя кофта с мелкими пуговицами.

Я видела её первый раз и не запомнила номера читательского билета.

– – – – -

– Лен, передай словарь.

– Держи.

– Переодеться не успеваю. Будь другом, посмотри, как там "вино" по-английски.

– Вино-то зачем?

– Да узнать: пьет, не пьет.

– Так он тебе и скажет.

– Он наивный, не поймет, зачем спрашиваю.

– Ладно. Сама-то о себе будешь рассказывать?

– Что? Что не пью, брожу по ночам и ловлю глюки?

– Перестань.

– Ну, что, Лен. Посмотри, так нормально?

– Ты не хочешь тапочки переобуть?

– Зачем? Внизу он всё равно не увидит, я за стол сяду.

– А вдруг камера упадёт?

– На скотч приклею. О, кстати, скотч!  – она пронеслась мимо Лены в другую комнату. – Я ему скажу, что умная, что красивая, что…

– Умная – не надо, сбежит или обозлится. Про красивая – не поймет, что это ты от избытка, а не от недостатка.

– Что? Я не слышу…

Лена, сидевшая с ногами на диване и вертевшая в руках карандаш, уткнув его в подушечки пальцев, надавила сильнее, откинула голову назад и закричала в сторону комнаты, где копошилась подруга:

– Я говорю, про пазлы скажи. Про пазлы – пойдет, думаю. Запомнит, что усидчивая. Так себе хобби. Мужских интересов не ущемляет.