Вирус турбулентности. Сборник рассказов - стр. 13
– Да это стул, выработал свой ресурс, – не поменявшись в лице, отец Михаил встал поменять его на другой. – Так вот, братья и сестры, – продолжал он походя, – предлагаю тут подумать. Что лучше, а что хуже.
Вадим никак не мог сосредоточиться на чем-то одном, всё щелкал и щелкам пультом, наконец, раздраженно бросил его на пол.
– Где её носит? Что уехала? Ну подумаешь, поучил разок. Крепче любить будешь. Уважать. Понимать, что хозяин.
Спустился в магазин за пивом. До утра привычно моргал телевизор.
Подъезжали к станции, Наташа волновалась, передумывала, что скажет. Вадим встретил её на вокзале молча. Взял на одну руку дочку, в другую – сумку и пошел. Она покатила за ним тяжёлый чемодан с вареньем.
– Как Вы, Наталья Ивановна? Как съездили?
– Спасибо, Виктор Игнатьевич. Вот, варенья с сестрёнкой наварили.
Наташа выгружала из сумки в холодильник контейнеры с едой. Водитель, развозивший администрацию и заказы, обедал.
– Угощайтесь. Да вы банку берите. Мне на радость. Дома всё равно никто не ест.
Они почти не встречались. Приходили в разное время. Наташа проверяла допоздна тетради и так и засыпала с ними на диване. Вадим утром уводил дочку в садик и возвращался к ночи.
Поздно вечером ей позвонила Маша, сказала о своем диагнозе. Наташа записала на листок подробности, нужные лекарства, номера докторов. Повесила трубку и замерла, примерзнув к стене.
Хлопнула дверь, Вадим прошел мимо столовой, заглянул, вернулся, подошел к столу, перевернул к себе листок, прочел.
– Наташ, – подошёл, обнял одним махом, голос прыгал. – Наташа.
Качнулась навстречу, как дерево. Смотрела за его плечо невидящим глазами.
– Наташа, родная.
Она держалась за него везде, где не заставляли разжимать руку турникеты и двери. За палец, за рукав, за полу пиджака. В ожидании, в очереди и на остановке, обходила, втыкалась лицом в грудь, просовывала ладони за спину, прижимала и говорила через него в них.
В тот вечер Вадим пришел домой раньше – поднялась температура, выворачивало суставы, разламывалась голова. Наташа крутила на кухне фарш на котлеты, заглядывая через проем двери в телевизор. Светка бегала из комнаты в комнату.
Вадим лег на диван, всё плыло перед глазами.
– Свет, не бегай, голова болит.
– Бр-рр-р, – дочка пронеслась мимо.
– Не бегай, говорю, ну кому я сказал.
Балованная отцом, девочка стучала ему ладошками по лицу, кружилась вокруг, подпрыгивала и снова неслась через комнаты:
– Папа, я самолёт, смотри, смотри, я самолёт, папа.
– Ты не понимаешь что ли. Иди сюда, – превозмогая головную боль, он попытался поймать пробегающего мимо ребенка.
Светка взвизгнула и расхохоталась. Вадим сморщился и закрыл рукою глаза.
– Ты чего хамеешь, – простонал он. – Счас как дам, мигом угомонишься. Распаскудилось бабьё, кому сказал, иди сюда.
Резко сев, он выбросил вперёд длинную руку. Света отлетела к стене:
– Мама!
Из чугунной мясорубки, полетевшей в его спину, сыпались запчасти.
Тот же молодой человек снова поднял руку:
– Что же, прямо бить? Женщину – бить?
– Ну конечно! – отец Михаил сыто улыбнулся. – Конечно. Ты попробуй. И жить потом попробуй с ней. И с собой. Если захочешь.
Батюшка опустил руки на стол и, перекладывая высыпавшиеся куски рафинада обратно в коробку, тихо, как для себя, заговорил:
– Она за тебя держится, на тебя смотрит. В упор, в лицо. Потому что она от тебя, от мужа, взята. На тебя и смотрит. А ты от земли взят – на землю смотри. Она в защите нуждается, в тепле, в покрове. В том, чтобы быть на месте, как ребро, вот здесь, – он поднял глаза и постучал указательным пальцем себе в грудь, – под сердцем.