Вирус - стр. 26

Я был поражен. Секунду назад она доктор, и вдруг рыдает навзрыд.

– Минут двадцать. От силы тридцать, – сквозь всхлипывания подытожила она. Надо отдать должное парню, который воспринял ее слова с мужеством и хладнокровием, пусть и несколько наигранным.

– Тогда у нас совсем мало времени осталось, давай прощаться, сестра.

Я сидел в кресле и смотрел, как прощаются два человека, два близких друг другу человека. Прощаются навсегда. За этим было больно наблюдать, и я опустил взгляд в пол, себе под ноги. На глаза наворачивались слезы, и мне хотелось уйти. Но я не мог оставить их наедине с их горем, я должен был идти до конца.

Прошло несколько минут, прежде чем Марк вновь обратился ко мне:

– Приятель, ты мне поможешь с этим?..

– С этим?.. – не понял я. – С чем именно тебе помочь?

– Ты застрелишь меня? – от его слов будто холодом повеяло.

– Боюсь, что нет.

– Почему?

– Я не могу.

Марк сделал пару шагов ко мне и взял

меня за руку, его рука была холодная как лед.

– Ты должен.

– Нет, не должен.

– Ты же хотел пристрелить меня там, на крыльце, так в чем же дело?

Я покачал головой и пытался не смотреть ему в глаза. – Это не тоже самое.

– Почему нет?

Я промолчал, потому что сам себе не смог ответить на этот вопрос.

– Иван, ради всего святого, – в его голосе звучала мольба, – сделай это!

– Почему ты сам не сделаешь этого?

– Потому что самоубийство – это грех…

Ответ поразил меня до глубины души. Неужели кто-то после всего этого еще верит в бога?

На этом наш разговор был окончен, и мы оба это понимали.

Он попрощался с сестрой, последний раз поцеловав, пожелав ей удачи, и посмотрел на меня. В его взгляде был немой вопрос.

– Лучше во дворе, – я с трудом выдавил из себя слова.

Марк понимающе покивал и вышел за дверь, ни разу больше не обернувшись, я последовал за ним на негнущихся ногах.

Я много стрелял в последнее время, но не в живого человека. Теперь я доподлинно знаю, каково это – выстрелить человеку в лицо, глядя ему в глаза, в которых застыл страх, ужас и смертельная тоска. Сегодня я не только спаситель, но и, против своей воли, – палач.

За моим домом есть небольшой дворик, мы направились туда.

Парень был уже совсем плох, он часто и прерывисто дышал, его лицо посерело, вокруг глаз образовались темные круги. Но сами его глаза! Боже, как это ужасно. Таких пустых, бездушных глаз я в жизни не видел. Есть мнение, что глаза – это зеркало души. Так вот, когда человек превращается в зомби, первое, что он теряет во всей своей человечности – это душу. Теперь я это точно знаю!

Марк опустился на колени и закрыл глаза. Его всего трясло, как при лихорадке.

Превозмогая себя, я поднял ствол пистолета и направил его в лоб парню. Я медлил, сомневался, противился, не хотел…

– Никаких сомнений, – тихо прохрипел парень, – жми.

Я нажал на спуск. Грянул выстрел. Мои ноги подкосились, и я едва не упав на колени разрыдался.

Мы похоронили Марка под кустом сирени во внутреннем дворике моего дома.

Мой дом… Что ж, я свыкся с мыслью, что теперь он мой, по крайней мере, бывший хозяин был не против.

Я принес лопату из гаража и принялся рыть могилу, тупо, механически выбрасывая землю из ямы, постепенно углубляя и расширяя ее, чтобы могло поместиться тело взрослого человека.

Копая могилу, я старался ни о чем не думать, но проклятые мысли сами лезли в голову, не желая оставить меня в покое.