Вирус бессмертия - стр. 14
– В НКВД все особые, – сообщила Машенька. – Железные люди. Не болтай, коли неприятностей не хочешь.
И Павел вскоре провалился в сон. Но и во сне страх не оставил его, а бродил где-то подле изголовья.
ГЛАВА 2
27 декабря 1938 года, вторник.
Москва, Сокольники
– Соедините меня с товарищем Свержиным, – произнес Дроздов в трубку стоящего на столе телефона.
– Свержин слушает, – ответил на другом конце суховатый мужской голос.
– Это Дроздов, Матвей Афанасьевич. Я закрыл вопрос по делу Громова.
– Очень хорошо. Тогда завизируй последнюю папку, – лениво произнес Свержин. – Только перечитай ее повнимательнее напоследок. Чтоб не упустить чего важного.
Дроздов обращался к Свержину на «вы», а тот по-отечески тыкал, хотя старше был ненамного. Это была его особая манера подчеркивать положение во власти – кто выше, тот и тыкает. Дроздов помнил, как даже пожилая няня называла его на «вы», поэтому тихо злился на крестьянские манеры начальства.
– Будет сделано, товарищ Свержин, – нехотя сказал Дроздов и про себя обозвал начальника мужланом.
Они были знакомы давно, еще с Нижнего Новгорода. Свержин происходил из крестьян. Он приехал в город из какой-то деревеньки и работал в магазине отца Дроздова. А Дроздов, учившийся тогда в Питерском университете, как раз гостил у стариков. Так они со Свержиным и познакомились. В этом были свои неудобства, но и преимущества тоже были.
Положив трубку на рычаг, Дроздов не спеша выдвинул ящик стола и, достав оттуда потертый тульский «наган», сунул его за пояс.
– Перечитай повнимательнее, – буркнул он, передразнивая начальника. – Перечитаю! Перечитаю! До чего же смешна эта доморощенная пролетарская конспирация.
Он нажал под столом кнопку вызова водителя и, шагнув к спальне, где уже посапывал Стаднюк, заглянул внутрь.
– Спит? – негромко спросил он.
– Спит-спит, – закивала секретарша. – Сразу уснул. Слушается беспрекословно.
– А куда ему деваться? – ухмыльнулся Дроздов и погладил себя по бородке. – Глаз с него не спускай! Главное, чтобы не рукоблудил. Если сама стесняешься смотреть, в туалете там или еще где, вызывай Евгения Поликарповича. Пусть на табуреточку станет и в окошечко подглядывает. Поняла? Но за то, чтобы Стаднюк не уединялся ни на секунду, отвечаешь именно ты. Так-то, Машенька!
– Обязательно, Максим Георгиевич, – кивнула секретарша, расправляя складки на коленях.
– Тогда все. Я отлучусь скорее всего до завтра. Работы много. Враги Советской власти не спят!
Одевшись, Максим Георгиевич миновал двор. Не глянув на красноармейца, охранявшего вход, протиснулся в калитку и уселся на переднее сиденье еще не полностью прогретой «эмки».
– Не положено вам спереди, Максим Георгиевич, – попробовал возразить водитель. – Худое место в случае чего.
– Крути баранку, Сердюченко, и помалкивай! – повысил голос Дроздов. – Сложные дни сейчас, не время о собственной шкуре заботиться. Поезжай!
– Куда ехать-то?
– Я же сказал! В Долгопрудный.
– Сказали? – удивился водитель, но, напоровшись на стеклянный взгляд шефа, поправился: – Виноват, не расслышал! Мотор работает. Долгопрудный – это «Дирижабли», что ли?
– Эх, темнота деревенская! «Дирижабли»… Ты бы еще поезд чугункой назвал! Нельзя, Сердюченко, быть таким ретроградом. Советская Республика рвется в светлое будущее, а тебя все назад тянет. Да, чуть не забыл! По дороге свернешь к моей даче.