Виктор Васнецов - стр. 43
Письма самого художника также ясно свидетельствуют о той роли, которую музыка играла в его жизни. Ощущением того душевного отдохновения, которое давали ему классические музыкальные произведения, чем он делится с супругой в одном из писем:
«Вчера были на 9-й Симфонии. Исполнена была прекрасно. Давно я не испытывал такого высокого духовного наслаждения.
Немножко только Эмилия Львовна мешала со своими навешиваниями на шею разных ненужных обязанностей, ну, да ничего – музыка все-таки свое взяла. В воскресенье, кажется, должен буду делать визит Игнатьеву, прислал письмо в собор и жалеет – отчего Я его забыл. Не насчет ли живых картин? <…> Работаю “Крещение Руси”. Бог даст, может, и окончу к Пасхе. “Страшный суд”, конечно, только после Пасхи подмалюется, значит, поездка неизбежна»[153].
Васнецов писал полотно «После побоища…» неравнодушно, вкладывал в него дорогие ему воспоминания о близких людях и детстве, о почитании родной стороны, свое понимание гармонии Божьего мира, явленного в каждой травинке. Он наконец позволил себе написать то сокровенное, что в душе хранил многие годы, что не мог высказать ни словом, ни языком живописи. И наверное, потому так сильно и трогательно зазвучала его картина, продолжает звучать и ныне. Но, к сожалению, самобытность и глубина художественного решения встретили и непонимание, и резкую критику современников. Сам автор рассказывал об этом в письме Павлу Чистякову:
«Не страшны и зверье всякое, особенно газетное. Меня, как нарочно, нынче более ругают, чем когда-либо – я почти не читал доброго слова о своей картине. В прежнее время – сознаюсь, испорченный человек – сильно хандрил от ругани газетной, а нынче и в ус не дую, как комар укусит, посаднеет и пройдет.
До Вашего письма начал было здорово хандрить… а теперь – Бог с ними, пущай пишут и говорят – не в этом дело.
Одно вот меня мучает: слабо мое уменье, чувствую иногда себя самым круглым невеждой и неучем. Конечно, отчаиваться не стану, знаю, что если смотреть постоянно за собой, то хоть воробьиным шагом да можно двигаться. Согласен с Вами, Павел Петрович, что общий тон следовало бы держать сумеречнее, это было бы и поэтичнее, да, сознаюсь, с самого начала не сумел, хоть и желал, а при конце картины притереть какой-нибудь одной краской и не хотел и не умел, да и не люблю. За рисунок, я ждал, что Вы меня сильно выбраните – знание формы у меня очень и очень шатко.
Вот я о чем мечтаю, Павел Петрович, – Ваша теплая широкая душа, на все отзывчивая, подскажет Вам что-либо великое, радостное и воодушевляющее из русской истории, и Вы, уже не торгуясь, отдадите всего себя и свою жизнь до конца великому и святому художественному труду, и сила Божия будет с Вами!
Дела мои денежные сильно поправились. Третьяков купил «Поле битвы» за 5 т[ысяч], а Солдатенков – спасибо Вам – купил “Карты”[154] за 500 р[ублей] – торговали очень, но я рад, что картины обе пристроены в хорошие руки. Вашей семье поклон и желаю всего доброго…»[155]
Такие заключения художника были обоснованы. Картина «После побоища Игоря Святославича с половцами» вызвала много самых разных отзывов, в том числе критических.
В одной из заметок газеты «Московские ведомости» отмечалось: «В “Побоище” Васнецова заметен несомненный талант к характеристике. Лица русских витязей полны строгого спокойствия, все они точно спят. Очевидно, что это люди, бившиеся и павшие за высокую цель, за “русскую землю”, в противоположность диким хищникам половцам. Фигуры написаны тщательнее, нежели это обыкновенно делает г. Васнецов. Есть талант к группировке. Заметно желание навеять на всю картину поэтический колорит. Вокруг мертвецов поднимаются полевые цветы, на небе светит луна; в природе тишина и спокойствие; темная летняя ночь, и среди этой ночи “пир докончили храбрые Русичи: сваты напоиша, а сами полегоша за землю Русскую”. Отчего же картина Васнецова производит отталкивающее впечатление? Отчего зрителю нужно преодолеть себя, чтобы, так сказать, путем рассудка и анализа открыть картине некоторый доступ к чувству? Оттого, что в картине отведено слишком большое место “кадаверизму”