Виктор Васнецов - стр. 39
Столь подробный рассказ художника ясно показывает, насколько и для него, и для Ивана Крамского была важна объективная оценка французских произведений, не менее значимо и их сравнение с образцами отечественной живописи, представленных на том же «Салоне». И потому далее в письме Виктор Михайлович продолжал:
«Теперь о нас и обо мне.
Харламова “Головка”, Вы знаете, достойна Европы. Леман учкварил портрет дамы в атласном белом платье, и атлас белый написан, ей-Богу, лучше Дюрана – совсем хорошо, – даже голова, по-моему, лучше, хотя… О Доливо… Татищеве молчу. Дмитриев написал полустанок на железной дороге – бабы несут и торопятся продавать разный продукт нам, т. е. Боголюбову, Татищеву, Беггрову, Ковалевскому и др. Мне какая-то дура девка даже морковь предлагает – ей-Богу, никогда не ем моркови сырой – хорошо… но кто его знает? Ковалевского “Перевозка жернова” принята… 1-го разряда, а повешена на самом верху и при своих маленьких размерах совсем потеряна, а он[а] и интересна именно своим рисунком, который все художники в жюри заметили. Мейссонье и Невиль обещали после перевесить, да видно забыли. Просто досадно! Ну, не подлецы? А преинтересна, знаете, была сцена моего познакомления с де Невилем чрез Боголюбова. Картина! Вы бы заплакали от умиления, если бы видели. Представьте только: одному страсть как хочется познакомить, другому страсть как не хочется знакомиться, а третьему страсть как хочется провалиться сквозь землю! Отпускаются узаконенные фразы, поправляется, якобы для изображения поклона шляпа, глаза прыгают по посторонним предметам – фигура в профиль, рука не подается – я тоже не осмеливаюсь. Да вообразите при этом мою бесконечную фигуру трагическую с повязанной щекой (черная повязка мне к лицу), и картина закончена – нечто вроде исторического жанра. И Вас я думаю разнежить!
Представьте себе – у моих картин толпы нет и в обморок никто не падает. Появляются изредка фигуры в профиль и в пол-оборота к картине. Отчего это? Я объясняю тем, что высоко повешены во 1-х, а публика любит смотреть только первый ряд. Потом она добросовестна и смотрит залы в порядке алфавитном; по каталогу моя буква W в конце – ну она и устанет – кроме того, что такое публика? – толпа! – где же ей понять! Не правда ли, ведь это настоящие причины того, что никакая шельма… Пожалуй, Вы скажете, что есть и другие причины равнодушия этой толпы. Да я-то не хочу этого знать! А то, пожалуй, будешь думать, думать… и додумаешься до чертовщины! Жаль, что Вы не приедете, но зато я к Вам скоро приеду. Денег вот только нет. Куинджи мне писал, что моя «Картинная лавочка» за 400 р. продалась, и если деньги получены или могут быть получены, то нельзя ли мне сейчас же выслать руб[лей] 150 с переводом на какой-либо банк – без этого я не могу ехать. Куинджи если уплатили, то из этих 400 и себе возьмите. Если можно выслать, то сейчас же по получении письма и распорядитесь высылкой – спасете от лишнего пребывания в Париже! Офортов не делаю – не могу!
До свидания.
Ваш W. Wasnetzof»[134].
Содержание письма позволяет судить, насколько освоился Виктор Васнецов в Париже, насколько досконально изучил современное французское искусство, особенно представленные на «Салоне» произведения. Вряд ли, его серьезно огорчало невнимание посетителей выставки к его картинам, о чем он пишет с легкой иронией, а между строк читается его усталость от заграничной поездки, от напряженного материального положения, желание как можно быстрее вернуться в Россию. Иван Крамской, как и прежде, не оставил без внимания просьбу друга, и возвращение Виктора Васнецова состоялось в мае 1877 года. Именно тогда в жизни и творчестве Виктора Васнецова открывалась новая «страница», вновь насыщенная контрастными событиями, новыми встречами, творческими свершениями.