Виктор Васнецов - стр. 17
Здание Академии художеств строилось с 1764 по 1788 год по проекту Жана Батиста Валлен-Деламота и Александра Кокоринова, крупнейших мастеров раннего классицизма в России. На территории между 3-й и 4-й линиями Васильевского острова находились три деревянных дома, принадлежавших разным владельцам. Одна из построек на углу набережной и 3-й линии – Головкинский дом по распоряжению императрицы Елизаветы в 1759 году был передан Академии художеств. Чуть позже учебному заведению предоставили соседний дом Вратиславского, а здание, где первоначально располагалась морская аптека (угол набережной и 4-й линии), было присоединено в 1763 году. Инаугурация каменного строения и освящение нового храма Святой великомученицы Екатерины проходили 7 июля 1765 года еще в комплексе деревянных сооружений, объединенных лишь общим фасадом.
Входя в академию, Васнецов привычно поднимался по полутемной винтовой лестнице к гардеробу, где уже, несмотря на ранний час, было довольно людно, где уже «кипела» оживленная студенческая жизнь. Затем шел, едва ли не ощупью пробираясь, по длинным и темным академическим коридорам, глаза щипало от едкого дыма печей и, наконец, находил нужный класс. О себе он писал: «Был я тогда малый, довольно усердный к работе, а к работе с натуры относился с особым почтением и посещал классы аккуратно до наивности (и хорошо, конечно, делал)»[56].
О первых впечатлениях Виктора Васнецова от академических мастерских и классов также ясно позволяют судить подробно и красочно написанные воспоминания его современника – Ильи Репина, также студента Императорской Академии художеств, но начавшего учиться здесь четырьмя годами раньше: «Кого только тут не было! Были и певучие хохлы… мелькали бараньи шапки, звучал акцент юга. Попадались и щегольские пальто богатых юношей, и нищенские отрепья бледных меланхоликов, молчальников, державшихся таинственно в темных нишах. Посредине, у лампы, слышен громкий литературный спор, студенческая речь льется свободно: это студенты университета, рисующие по вечерам в Академии художеств. По углам робкие новички-провинциалы с несмелым шепотом и виноватым видом. А вот врываются изящные аристократические фигурки, слышатся французские фразы и разносится тонкий аромат духов»[57].
Васнецов занимался успешно, за год выполнил все задания в классе гипсов – первом в академической программе, в 1869 году перешел в следующий класс, где уже рисовали с натуры, что было особенно важно для студентов. Подобные впечатления от натурного класса описывал Илья Репин:
«У двери рисовального класса еще за час до открытия стояла толпа безместных, приросши плечом к самой двери, а следующие – к плечам товарищей, с поленьями под мышками, терпеливо дожидаясь открытия.
В пять часов без пяти дверь отворялась, и толпа ураганом врывалась в класс; с шумным грохотом неслась она в атаку через препятствия, через все скамьи амфитеатра вниз, к круглому пьедесталу под натурщика, и закрепляла за собой места поленьями.
Усевшись на такой жесткой и низкой мебели, счастливцы дожидались появления натурщика на пьедестале. Натурщиц тогда еще и в заводе не было. Эти низкие места назывались “в плафоне” и пользовались у рисовальщиков особой симпатией. Рисунки отсюда выходили сильными, пластичными, с ясностью деталей… На скамьях амфитеатра полукругом перед натурщиком сидело более полутораста человек в одном натурном классе. Тишина была такая, что скрип ста пятидесяти карандашей казался концертом кузнечиков, сверчков или оркестром малайских музыкантов. Становилось все душнее. Свет от массы ламп наверху, освещая голубоватой дымкой сидевшие в оцепенении фигуры с быстро двигавшимися карандашами, становился все туманнее. Разнообразие стушевывалось общим тоном»