Ветер плодородия. Владивосток - стр. 54
– Экие лежебоки у них в Пекине! Меч занесен над их головами, а они хоть бы что, – сказал взлохмаченный Евфимий Васильевич, передавая написанные им в Пекин бумаги своему секретарю и переводчику отцу Аввакуму. – А богдыхану хоть бы что, сидит в гареме и кунки гладит своим красавицам.
Подошла яхта. Оказалось, посол Англии прибыл. Не дожидаясь парадного трапа, схватился за конец и, как матрос, перемахнул борт.
Элгин пожал руку адмиралу. Пошли по-приятельски, как матросы в поздний час по качающейся припортовой улице.
Элгин кивнул на джонку, купленную Евфимием Васильевичем в Шанхае, которая в двух кабельтовых от парохода отчаянно качалась на волнах:
– Это рабочий кабинет?
– Да, – ответил Путятин. Добавил, что для обдумывания важных дел предпочитает находиться в одиночестве.
На пароходе всегда возня, это еще можно стерпеть, но, кроме того, происходит болтовня, кто-нибудь из офицеров непременно занимается не тем, чем надо. Чувствительный слух нервного адмирала ловит голоса, даже самый слабый гуд через все переборки. Им на ум не придет, а его бесит. Шум моря – это явление природное, привычное и не раздражает, как люди, которые так и бубнят что-то и не понимают, что адмирал все время занимается. Напротив, волны, даже в шторм, успокаивают, это сама стихия, которая бережет нервы моряка.
В мальчишеском возрасте восторг чувствуешь, едва взойдешь на палубу. И вне себя от счастья, когда корабль пойдет. Такелаж, рангоут, паруса, вооруженные матросы и офицеры… А ведь каждый из теперешних офицеров все это в свое время тоже чувствовал. А теперь они идут в плавание ради выгод, может быть, скорбят от разлуки. Но более всего, наверно, думают о том, в каких портах удастся пожуировать.
Не только рабочий кабинет, но, как знал Элгин, и посыльное судно.
Элгину нравился пароход «Америка» по многим причинам. Такого нет в британской эскадре, а очень был бы нужен. Мелко сидит, может пройти через мели, устойчив, на волну всходил легко. На «Америке» не качает так сильно, как на «Фьюриосе».
Пароход Путятина построен для входа в реки; качку, которая продолжается без перерыва целый месяц, переносит превосходно. Строили его янки. Они умеют.
За обедом сэр Джеймс признался, что в голове у него сидит забота. Бар реки непроходим.
– Что делать? Стоять бесконечно и ждать? Нельзя упускать время.
От приезда уполномоченных У и Чуна, как полагал Элгин, ничего существенного ждать нельзя. Шлюпки с британских кораблей входят в реку, делают промеры. Китайцы недовольны, но не стреляют, не смеют препятствовать. Британские шлюпки пойдут и выше в реку, произведут промеры мели и бара со всех сторон. Китайцы потопили на реке две старые джонки, хотят устроить препятствие. Говорят, натянули цепи от берега до берега.
– Там, где джонки потоплены, там и фарватер должен быть, – заметил Путятин. Впрочем, англичане все это и без него знают.
Джеймс Элгин всегда и везде занят делом. Он терпелив. Все изучает. Но наконец и его тут проняло. Стоянка затягивается непомерно, а все причуды британской парламентской демократии и гуманизма не предусмотришь. Чего же ждать?
Элгин сказал, что завидует Путятину, что ему приходится иметь дело с самодержавным монархом, который может все решить сам. Что над Евфимием Васильевичем нет парламента, этого громоздкого учреждения, в котором не столько занимаются делом, сколько болтовней и без согласия которого ничего не решить там, даже когда время не ждет.