Ветер отчаянных надежд - стр. 27

Я уверена, что пожалею об этом тысячу раз, но... во мне зудит голос совести. Во. Мне. Зудит. Понимаете? Из-за того, что я вру ему, скрываю происхождение собственного сына. Просто идиотка!

– Уверена, он будет счастлив, – киваю я мужчине, и он улыбается.

– Я тоже, Полина!

Как-то незаметно мы переключаемся на обсуждение рабочих тем, сверяем расписание. Я не успеваю заметить, что время переваливает за восемнадцать тридцать.

– Я прошу прощения, сад закрывается менее, чем через полчаса. Я должна бежать. – говорю я начальнику.

– Я вас подвезу, – он не спрашивает.

– Мне не удобно обременять вас, Николай Петрович.

– Полина, я настаиваю.

У меня нет времени спорить. Я быстро переобуваю туфли, бросаю со стола всё необходимое в сумку и неуверенно смотрю на Бакинского.

– Готовы? – улыбается он.

– Да, идёмте.

Я переживаю, что задерживаюсь. Такое впервые. Знаю, что сына не бросят одного, но всё же я рада, что Бакинский вызвался подвезти меня.

Мы заходим в лифт, и я нажимаю на кнопку первого этажа. Мне кажется, что двери лифта притормаживают, прежде чем закрыться перед моим лицом, но списываю это на нервы. А зря.

Очень-очень зря.

Потому что стоит только лифту неспешно тронуться, как свет дрожит, а потом и вовсе гаснет. Лифт замирает где-то между этажами.

– Чёрт! – рычу я и подсвечиваю кнопки телефоном.

Нажимаю на кнопку экстренной связи, но оттуда не раздаётся ни звука.

– Чёрт! – снова рычу я.

– Полина, я уверен, что скоро нас достанут, – успокаивает Бакинский.

– Сад работает до семи, – шепчу я. – Лёшка испугается, если я не приду к закрытию.

– Позвоните воспитателю, – предлагает он, и я в надежде смотрю на экран.

– Сигнала нет, не ловит, – я готова разрыдаться от отчаяния.

Мужчина изучает свой телефон.

– У меня тоже, к сожалению, – качает он головой.

Сдвигает меня в сторону, рассматривает кнопки, нажимает на них. Безрезультатно. А потом он стучит по металлическим дверям в надежде, что кто-нибудь услышит и вызовет помощь, но происходит нечто ужасное.

Лифт, дрогнув, падает вниз, и я закрываю глаза от слепящего ужаса и с силой вжимаюсь в тело мужчины.

Я не хочу умирать. Не готова. Мой сын не может остаться один.

– Полина, всё хорошо, – руки Бакинского обхватывают меня. – Мы не умрём. Лёшка не останется один. Всё в порядке. Мы больше не падаем.

Не могу открыть глаза. Мне страшно до жути. Так и стою, хватаясь за его тело, как за спасительную соломинку.

Лифт снова дрожит, снова срывается вниз, снова замирает.

Сердце разрывается от леденящего ужаса. Я умру в этом железном капкане. Разобьюсь, как лепёшка. Не увижу первую игру сына. Не посмотрю первый спектакль.

– Полина, всё будет хорошо, – убеждает Бакинский, но я упрямо качаю головой.

– Не будет! – я близка к истерике.

Я в панике. Лифт снова трясётся. Но не падает. Пока.

Губы Бакинского так близко к моим. От него исходит жар, а я леденею от страха.

Лифт торопливо срывается ещё на несколько сантиметров. Или метров. Сложно оценить.

Я вздрагиваю, готовая разрыдаться. Но тут Николай Петрович касается моих губ, и я забываю обо всех проблемах.