Ветер отчаянных надежд - стр. 12
– Буду ждать вас за завтраком, Иван Константинович. – говорит Бакинский. – Обсудим пару моментов. И буду рад, если вы, Полина, тоже присоединитесь к нам, чтобы быть в курсе.
– Как скажете, Николай Петрович, – машинально отвечаю я, но тут же спохватываюсь: – Хотя, не думаю, что это будет удобно. Я же с сыном.
– Полина, нам не помешает наш сын, – мягко возражает он, но мне слышится только одно – оговорка. Намеренная. Я уверена в этом. – Ваш ребёнок не сможет нам помешать обсудить несколько рабочих моментов перед прогулкой.
От волнения я не понимаю, послышалось или нет. Или мой разум затеял со мной какую-то изощрённую игру?
Бакинский смотрит на меня пронзительно, словно что-то для себя решает. Его взгляды настораживают куда больше тех, что летят в нас со всех сторон.
Ну, конечно! Стоящая картина! Новый большой босс и личный помощник, перешедший по наследству от старого, и их (возможно) общий ребёнок, гордо восседающий на плечах нового шефа.
Сплетни не затихнут ещё очень долго.
Боже, дай мне сил справиться с этим испытанием и не сойти с ума!
8. 8. Полина
Эти шестьсот метров до корпуса кажутся мне непреодолимым расстоянием, когда Бакинский, напротив, как назло идёт так медленно, что мне хочется застрелиться.
Лёшка болтает с ним, словно знаком уже тысячу лет, и я снова поражаюсь до глубины души. Вдруг такая связь – это действительно нечто генетическое? Не поддающееся логике и здравому смыслу? Мой сын не находил общий язык ни с первым, ни со вторым моим мужем. А с Николаем Петровичем – вот так запросто. Это же немыслимо!
– А потом он меня наругал за чай, и мама его выгнала, – прислушиваюсь я к словам сына. – Это здорово! Он мне не нравился, а ты классный!
Бакинский смеётся и бросает на меня быстрый взгляд.
– Ты тоже классный, Лёшка.
– Жалко, ты не можешь быть моим папой, – вздыхает сын и прижимается к макушке своего... родственника.
– Лёшка, – предупреждающе рычу я, но он счастливо смеётся.
Бакинский подхватывает его смех, и сейчас они так похожи, что я замираю. Не смею отвести взгляд. И как бы меня не выворачивало наизнанку от отравляющего знания, откуда у меня ребёнок, я любуюсь ими. И знаю, что всё это время, все эти мучительные шесть лет, я молила лишь об одном.
Чтобы именно он оказался отцом моего сына.
Он, а не его наркоман-сын.
Этому нет и не может быть оправдания, но из двух зол я предпочитаю меньшее, поэтому и утешала себя мыслью, что отец моего ребёнка хоть и чудовище, но вполне здоровый физически и ментально мужчина. Не азартный игрок и наркоман. Не тот, кто «не вышел приличным представителем рода человеческого», по словам собственного же отца, который, несмотря на ужасный поступок по отношению ко мне, не терял человеческого облика, убивая себя наркотиками.
Думаю, именно это факт стал прочной основой моей веры и надежды. По крайней мере, в этом случае у меня был шанс, что со временем пагубный образ жизни Лёшкиного отца не скажется на здоровье моего мальчика.
– Вот тут мы живём! – радостно вопит Лёшка, и я с облегчением дожидаюсь того момента, когда Николай Петрович избавит нас от своего общества.
Но Бакинский не останавливается перед входом, и я удивляюсь. Он просто идёт через весь холл, прямо к лестнице, и лишь там спрашивает, какой этаж.
На нужном этаже я тут же подхожу к нашему номеру и открываю дверь, а он снимает моего сына с плеч и ставит на пол.