Размер шрифта
-
+
Ветер - стр. 5
Под легкие, злые мальчишьи ступни…
Бери эту землю.
Болей этой болью.
Прости.
И помилуй.
Спаси.
Сохрани.
ЗВЕЗДЫ
Афганские звезды, русские,
полярные ли, якутские…
То вдруг на взлете взрываются…
то вышивкою искусною…
над нашими, над всехными,
над головами – падают…
над крышами и безлюдием…
над жизнию и над падалью…
Наставь телескоп и мучайся,
лови в окуляр ускользающий
ночной дозор со знаменами,
возлюбленной рот рыдающий…
Денеб, Альтаир, жар Лебедя…
погоны его генеральские…
ах, звезды эти хинганские…
кабульские… и – уральские…
Металл ожжет тебе веко…
век лови, ускользает золото
любимой звезды, военное…
пустыня зимнего холода…
На борт вертолета спящего —
метельной крупкой —
под выхлестом
чужого ветра – так сыплются:
последнего страха выплеском…
Вы, звезды… вы гвозди смертные!..
бессмертье ваше все лживое…
Вы вместе с нами уходите
туда, где больше не живы мы…
Не жили мы… только пелись мы…
губами чужими, чудными…
где выстрел – крестом под рубахою…
а взрыв – звездою нагрудною…
Твой орден! – в шкафу, за стеклами,
за пахнущей смолкой ватою…
Ты годен! – к службе пожизненной,
а это небо – лишь мятое
хэбэ, брезент продырявленный…
шасси – костыли для Господа
шального, войной отравленного,
простреленного всеми звездами…
Следи: Капелла и Сириус,
и Ригель – хвощи морозные…
И линзой живой и слезною
крести времена беззвездные!
Ни сын в колыбели, ни – пламенем —
жена за плечом бессонная —
не знают, как вспыхнут – в будущем —
бензинные баки бездонные
на той войне необъявленной,
под теми звездами синими,
пустынными и полынными,
жесточе горного инея,
железней ракет и «стингеров»,
острее крика любовного —
под Марсом, кровавым орденом, —
больнее, роднее кровного…
А я… лишь плакать, молиться ли…
лишь праздновать – рюмка холодная…
Любить эти звезды красные,
погибшие и свободные;
любить, ничего не требовать
взамен, и солено-влажное
лицо поднимать в ночи к огням:
родные мои… отважные…
Родные мои… мальчишечки…
таджики, киргизы, русские…
ефрейторы… лейтенанты ли…
амурские ли, якутские…
По шляпку серебряну вбитые
в гроб неба, черный, сияющий,
огромным миром забытые…
Мицар, Бенетнаш рыдающий…
«С размалеванными картинами…»
С размалеванными картинами
У гостиниц инших сижу.
Меж нарисованными каминами
Греюсь; пальцем по ним вожу.
Руку в варежку песью засовываю.
Купи живопись, воробей!..
Я устала есть похлебку нарисованную
Нарисованной ложкой своей.
КУТЕЖ. ХУДОЖНИКИ
Поле боя – все дымится:
рюмки, руки и холсты.
Дико пламенеют лица,
беззастенчиво просты.
Пьяным – легше: жизнь такая —
все забудешь, все поймешь.
Над тарашкою сверкает
именной рыбацкий нож.
Это Витя, это Коля, это Костя и Олег
Разгулялися на воле, позабыв жестокий век.
И домашние скандалы.
И тюрьму очередей.
И дешевые кораллы
меж возлюбленных грудей…
Костя, беленькой налей-ка
под жирнущую чехонь!..
Вьюга свиристит жалейкой.
В рюмке – языком – огонь.
Колька, колорист, – не ты ли
спирт поджег в рюмахе той?!..
Да, затем на свете были
мы – и грешник, и святой, —
Чтоб не в линзу водяную ложь экрана наблюдать —
Чтобы девку площадную Магдалиной написать,
Чтобы плакать густо, пьяно от бескрасочной тоски,
Страница 5