Вещные истины - стр. 35

– Мам, – говорю я максимально спокойно. Для этого приходится вообразить себя психотерапевтом. – Я действительно ничего не знаю. Прости.

– Хорошо, хорошо… я спрашиваю не просто так. У вас быстрее информация распространяется через все эти ваши соцсети, и ты, наверное, читала про убийства.

– Уб… – запинаюсь я. – Что?

Переход от темы к теме слишком резок и требует осмысления.

– У жертв на руках похожие знаки, только вырезанные ножом. Вот и все, о чем я хотела предупредить. Если тебе хоть что-нибудь об этом известно, расскажи мне, пожалуйста. Я не буду тебя ругать, и бабушку – тоже.

– Да при чем тут это?..

Соблазн рассказать маме про рейсте слишком велик, только чем это поможет бабушке? Братьям Терранова? Мне самой?..

– Я ничего не знаю, – твержу я, будто мантру, и делаю вид, что хочу побыть наедине с руинами детства. Брожу по берегу, пинаю траву, особенно пристально вглядываясь под ноги там, где мы с Германом упали после того, как выбрались из горящего дома, и где очень удачно не пролегал путь огнеборцев. Хотя чей-то, видимо, все же пролегал, потому что «Зима» бесследно исчезла.

– Бесков, – бормочу я себе под нос, нахохлившись и хмуро наблюдая за тем, как мутная пена из водостока превращается у берега в огромную пузырящуюся пленку. Мама подходит и с интересом смотрит туда же.

– Что-то потеряла?

– Остатки самоуважения.

Дурацкий юмор – это у нас семейное.

Даже если бы дверь моей комнаты была сверху донизу оклеена предупреждениями «не входить», «не будить», «не влезай – убьет», на меня все равно сыпались бы приглашения к ужину, семейному просмотру телевизора и душевной беседе, на которую я сейчас неспособна. Каждый раз я просыпаюсь, бормочу проклятия и снова ныряю в тяжелое забытье. К счастью, в нем нет бабочек и пожаров, зато есть Герман, его «помоги мне», невнятное желание куда-то бежать, ржавые немецкие боеприпасы, снова Герман, капающая из крана вода и тяжесть в груди оттого, что все это действительно существует.

Измученная передозировкой Террановы, я сбрасываю одеяло и сажусь. Голова словно налита свинцом, непонятно, ночь сейчас или раннее утро. Из-под двери пробивается свет – родители не спят. Я шарю по полу в поисках смартфона, нахожу его и снимаю с блокировки. Девять вечера. Лучше бы вообще не ложилась…

В поисках связи с реальностью я открываю список контактов. Нахожу записанный наспех номер без имени и редактирую: «Герман Терранова». Нет, лучше просто «Герман». Хотя какая разница?.. У него старый кнопочный телефон, я видела мельком – такая почти ретро-трубка, удивительно, что кто-то еще ими пользуется. Я представляю Германа, в одиночестве разгребающего завалы хлама в том страшном доме – пустые комнаты, тусклый свет, чернота без единого фонаря за окном – и касаюсь пальцем его имени.

Гудки. Телефон, наверное, брошен на кухонном столе. Гудки, гудки, гудки.

– Да, – отвечает он хрипло. От этого голоса меня мгновенно бросает в жар.

– Привет. Есть новости от Марка?

Тяжело дышит и молчит. Перебрал с ликером?

– Марка больше нет.

Я подтягиваю колени к груди, сворачиваюсь в клубок, закрываю глаза, зажимаю их ладонью. Широко открываю рот и отчаянно хватаю воздух.

– Герман, – шепчу я и пугаюсь этого звука.

– Нет больше Марка, слышишь? Он умер.

– Я сейчас приеду.

– Мне пора.