Вещи, о которых мы не можем рассказать - стр. 48

Я никогда, никогда больше не хотела чувствовать себя такой беззащитной. Я хотела сжечь это летнее платье и носить пальто везде, куда бы я ни пошла, до конца своей жизни. Я никогда раньше не задумывалась о своей внешности, но в тот день я ее возненавидела. Я ненавидела свои густые каштановые волосы и большие голубые глаза, я ненавидела линии своей груди и бедер. Если бы существовал способ стать невидимой, я бы с радостью им воспользовалась. Меня так и подмывало броситься внутрь и переодеться в широкую скучную одежду моих братьев прямо в эту секунду.

Мама опустилась на колени рядом со мной и помогла мне собрать оставшиеся ягоды, которые я рассыпала.

– Если они когда-нибудь приблизятся к тебе, – внезапно сказала она, – не сопротивляйся. Ты понимаешь меня, Алина? Позволь им делать то, что они… – Она пыталась подобрать слова, что было для нее большой редкостью. Я зажмурилась, а она протянула руку и схватила меня за предплечье, пока я снова не открыла их. – Им нет необходимости убивать тебя, если они получат от тебя то, что хотят. Просто помни об этом.

Я помотала головой, и мамина хватка на моей руке стала болезненно крепкой.

– Изнасилование – это орудие, Алина, – сказала она. – Точно так же, как убийство наших лидеров было орудием, и похищение наших мальчиков было орудием, и попытки морить нас голодом до полусмерти – все это орудие. Они видят, что мы сильны перед лицом всех их других тактик, поэтому они попытаются контролировать нас другими способами – они постараются забрать нашу силу изнутри. Если они придут за тобой, будь достаточно умна и сильна, чтобы преодолеть инстинкт. Не пытайся бежать или сопротивляться. Тогда, даже если они причинят вред твоему телу, ты выживешь.

Я всхлипнула один раз, но она выдержала мой пристальный взгляд, пока я не кивнула сквозь слезы. Только тогда ее глаза смягчились.

– Алина, – вздохнула она. – Теперь ты понимаешь, почему мы не хотим, чтобы ты ездила в город? Мы все уязвимы. Мы все бессильны. Но ты, моя дочь… ты наивна и хороша собой… это подвергает тебя рискам, о которых ты только начинаешь догадываться.

– Да, мама, – едва выговорила я. Если честно, мне уже совершенно не хотелось покидать дом, не говоря уже о ферме. После того дня любая мысль о посещении города была на долгое время забыта.

То было не единственное появление солдат у наших ворот – выборочные проверки документов и случайные визиты, выводившие нас из равновесия, вскоре стали образом жизни. Эти моменты всегда были ужасающими, но никогда больше я не чувствовала себя такой беззащитной, потому что тот раз, когда солдаты застали меня одну за работой в поле, был последним.

Теперь рядом со мной всегда была мама, а наши документы, удостоверяющие личность, надежно лежали в кармане ее нижней юбки. Больше никто и никогда не смог бы увидеть меня в моей собственной одежде, никто и никогда, подойдя к нашим воротам, не мог бы обнаружить меня с длинными волосами, распущенными по плечам.

В тот осенний день молодой нацистский солдат лишил меня невинности, даже не подойдя ко мне на сто футов.

По воскресеньям Труда и Матеуш гуляли с Эмилией на холме со стороны города, а затем спускались к нашему дому, чтобы составить нам компанию за обедом. Мы видели, как они идут: Эмилия – всегда рука об руку с моей сестрой, крепко держа в другом кулачке клочок бумаги или маленький букетик полевых цветов. Матеуш всегда шел рядом, чуть позади них, в качестве охраны, однако я понимала, что в конечном счете это бессмысленно. Если солдат захочет причинить кому-нибудь из нас вред, с этим ничего нельзя будет поделать, даже такому высокому и сильному мужчине, как мой шурин.