Вершина мира (сборник) - стр. 7
Здесь на острове я стал новым человеком, обрел себя. Там, на материке меня давно оплакали. Виктор Проскурин умер. Родился Сан Винсент. Мне скоро семьдесят, но я ни разу не пожалел о том, что жизнь моя сложилась так, а не иначе. Вернее, надо сказать, что я счастлив потому, что моя жизнь сложилась именно так. Иначе, меня бы вообще не было на этой земле, – он поднялся. – Хотите, познакомлю вас с Эммой?
– Да, – Максим встал, пошел следом за Винсентом на открытую веранду, где за столиками сидело довольно много посетителей. Они вели негромкие беседы и не обращали внимания на вошедших. Делали вид, что их это не касается. Но Максим почувствовал, как наэлектризовался воздух, как заревело море и усилился ветер.
Винсент подвел Максима к самому дальнему столику, за которым сидела дама в старомодном платье и шляпке с вуалью.
– Дорогая, позволь представить тебе нашего русского гостя, – хлопнул себя по лбу, повернулся к Максиму. – Простите, мосье, я не узнал ваше имя.
– Максим Михайлович Алексеев, – представился тот, глядя на даму. Она улыбнулась:
– Очень рада знакомству. Я – Эмма Проскурин, – протянула Максиму руку. Он прикоснулся к ней губами. Дама приподняла вуаль. Максим побледнел.
– Вы?! – проговорил он, во все глаза глядя на нее.
– Я, – сказала она, гордо вскинув голову.
– О, ля-ля, так вы знакомы? – воскликнул Винсент.
– Да, милый, – ответил Эмма, повернувшись к мужу. – Это – тот самый мальчик, который столкнул меня в реку.
– Брависсимо! – Винсент захлопал в ладоши. – Такую удивительную встречу необходимо отметить. Подайте нам шампанского!
– обнял Максима за плечи. – Дорогой мой, вынужден вас поблагодарить. Если бы не вы, Эмма никогда не стала бы моей женой. Спасибо вам, мой дорогой Максим Михайлович, – усадил Максима за стол напротив Эммы. Сам сел по правую руку от нее. – За нас!
– Простите меня, Эмма, – сказал Максим, глядя ей в глаза. – Простите за мальчишескую глупость, за…
– Да, да, – проговорила она, потупив взор. Щеки вспыхнули. Она еще раз повторила: «да-да» и подняла голову. Посмотрела на Максима изучающее, сказала:
– Странно, что вы меня до сих пор помните. Что вы меня узнали через столько лет, что… – улыбнулась. – Извините меня, когда я волнуюсь, я невольно перехожу на французский. Мой отец – француз, а мама – русская. В то лето мы гостили у ее кузины. Я убежала из дома без разрешения. Мне хотелось узнать, какой он – этот незнакомый мир? П… – Эмма улыбнулась. – Я когда вас увидела, растерялась. Забыла от волнения все русские слова. Онемела. Зато потом, когда в воду бухнулась, вспомнила все, все, все. Я вам в спину прокричала очень обидные слова, но вы их не услышали. И хорошо, что не услышали, потому что вы бы от души надо мной посмеялись. Мои грозные слова к вам никакого отношения не имели. Я их подслушала, когда взрослые ссорились, а смысла их тогда не понимала. Теперь понимаю, что они к нашей встречи никакого отношения не имели.
– Не подходили в той ситуации, – подсказал Винсент. Эмма одобрительно кивнула.
– Что же вы тогда такое особенное сказали? – поинтересовался Максим.
– Растележились здесь со своим аулом. Нам и без вас места мало, – проговорила Эмма.
Максим рассмеялся. Он представил телеги, аул и курносую девочку, приехавшую в незнакомый мир из Парижа. Она уж точно была тогда настоящим инопланетянином в их деревне, в которой до сих пор мало что известно о плодах цивилизации. Бани топятся по-черному. Удобства – на улице. Вода – в колодце.