Вершина мира (сборник) - стр. 16
– То-то и видно, что ты в искусстве – профан, – сказал Алексеев с усмешкой. – Так что заканчивай со своими художественными безобразиями. Надоели они мне.
– Ясно, – пробубнил Стас. После того разговора он с ролью сводни завязал. Решил подождать, понаблюдать за шефом. И вот, на тебе – новая фантазия по имени Истина.
– Спасать, спасать надо Максима Михайловича, – подумал Стас. – Надо что-то срочно придумать.
– О, совсем забыл! – воскликнул Стас, посмотрев на шефа, сидящего с закрытыми глазами. – Вам Патрисия звонила. Интересовалась, когда вы в Париж прилетите?
– Никогда, – ответил Максим, не открывая глаз. – Для нее – никогда. Так можешь и сказать, когда она позвонит, – открыл глаза. – Ты меня, в самом деле, на край света везешь что ли? Едем, едем, а все на месте стоим.
– Вы отвыкли от московских пробок, Максим Михайлович, – улыбнулся Стас.
– Отвык, – подтвердил тот. – Жизнь на Святой Елене размеренная, спокойная, приятная. Море рокочет, птицы поют, ветерок освежает разгоряченное тело, безлюдье…
– Что, совсем людей нет? – удивился Стас.
– Да нет, люди есть, но их так мало, что каждая встреча – неожиданность, – объяснил Максим.
– Как вы там выжили? – спросил Стас. – Я бы уже вечером удрал обратно. Не могу я без общения. Мне нужно быть в гуще событий.
– Всему свое время, Стас, – сказал Максим с улыбкой. – Я раньше тоже от тишины зверел, а теперь… – подмигнул Стасу. – Теперь мне ее катастрофически не хватает. Вот такие вот дела.
– Да уж, – покачал головой Стас. – И что же мы делать будем?
– Меньше болтать без дела, – ответил Максим.
– Понял, – сказал Стас. – Закрываю рот на замок, и…
Остаток пути они ехали молча. Алексеев даже выключил радио, чем окончательно расстроил Стаса. Тот решил, что странное поведение шефа – это начало больших перемен…
Максим вошел в квартиру, окинул ее придирчивым взглядом, сказал:
– Да-с, Максим Михайлович, переусердствовали вы с помпезностью. Стиль Людовика пятнадцатого явно не ваш. Но… – скрестил на груди руки. – Все здесь переделывать было бы верхом безумия. А вот устроить здесь музей кича было бы весьма недурно, – улыбнулся. – Нужно сказать Стасу, чтобы обмозговал эту идею. А я пока поразмышляю о… – посмотрел на себя в зеркало, покачал головой, вздохнул:
– О, ля-ля, Максим Михайлович. О, ля-ля…
Пошел на кухню. Насыпал полный стакан льда, налил виски.
– За вас, господин Проскурин. Надеюсь, вы тоже обо мне вспоминаете…
– Я решил его усыновить, – сказал Винсент. Эмма растерянно на него посмотрела, спросила:
– Кого?
– Того, о ком ты все время думаешь, – ответил он, глядя ей в глаза. – Не отпирайся, Эмма. Я же вижу. Я это чувствую.
– Нет, Винсент, нет.
– Да, Эмма, да. Тебе меня не переубедить, – сказал он строго. Она сдалась.
– Да, я о нем думаю. Сама не знаю почему. Ничего не могу с собой поделать. Наваждение какое-то, – потерла виски. – Выходит, что в девятнадцать я была мудрее, чем сейчас. Это меня настораживает, тревожит и даже злит.
– Я вижу, – улыбнулся Винсент. Усадил Эмму на колени, сказал нежно:
– Я все вижу, мой ангел. Поэтому-то я и решил поговорить с тобой.
Эмма обняла его за шею, прошептала:
– Спасибо, мой друг.
– Если этот Максим станет моим приемным сыном, вы сможете чаще бывать вместе, и никто не посмеет осудить тебя, – сказал Винсент, поцеловав Эмму в щеку.