Версаль. Мечта короля - стр. 29

По случаю скорбного события в убранстве церкви преобладал черный цвет. Черными были флаги, алтарная скатерть, одежда хористов и сутана священника. Напротив алтаря, на возвышении, покрытом черной шелковой материей, стоял гробик, украшенный затейливой резьбой. Прихожане из числа знати слушали проповедь отца Боссюэ, который благочестивым и проникновенным голосом рассуждал о жизни и смерти.

Людовик наблюдал церемонию из ниши, закрытой занавесом. Его пальцы были крепко сжаты, а сердце и того крепче. Придворный этикет не требовал от короля присутствовать на похоронах его малолетних детей, однако Людовик хотел это видеть. Ему нужно было увидеть «похороны» дочери королевы.

В нише появился Филипп.

– На что смотришь? – спросил брат.

– Мои друзья собрались здесь, чтобы исполнить скорбный долг. Остальные – чтобы порадоваться моему несчастью и посплетничать.

– Ребенок умер. Какие могут быть сплетни?

Людовик сурово посмотрел на брата. «Неужели он что-то знает?»

– Это ты спроси у сплетников, – сказал он Филиппу. – Я понятия не имею.

Филипп глянул сквозь щель занавеса.

– В церкви уж что-то больно весело. Пусть тебя нет в зале, но они могли бы выказать тебе дань уважения. Вот бы у них вытянулись физиономии, появись ты сейчас.

– Я не выйду. Не могу.

– Поступай как знаешь.

– Откуда в придворных столько непочтительности? Протокол требует иного поведения на похоронах.

– Наверное, нам следовало бы кланяться протоколу, а не тебе, брат, – усмехнулся Филипп.

Людовик схватил Филиппа за воротник.

– А ты был бы не прочь отобрать у меня власть? – спросил король, ощущая закипавшую ярость.

– Разве мы говорили о власти? Твоя дочь умерла. Ее мать лежит одна, больная и испуганная.

– Кто взялся учить меня нравственности? Тот, кто одевается как женщина и совокупляется на женский манер?

Филипп мотнул головой:

– Твоя королева, если бы ей позволило здоровье, непременно была бы здесь и оплакивала свое дитя. А ты, не имеющий препон, решил прятаться. В том-то и дело.

Людовик разжал пальцы.

– Ошибаешься. У меня есть препона, и сейчас она стоит передо мной.

Пунцовый от гнева, Филипп юркнул в боковой коридор и вошел в церковь через общий вход. Вяло перекрестившись, он опустился на скамью рядом с Генриеттой. Впереди сидел Шевалье.

– Ну как король? – шепотом спросила Генриетта, вытирая со щеки слезинку.

– Я не ошибся в своих предположениях, – качая головой, ответил Филипп.

– Ему бы стоило находиться здесь.

– Он не скорбит.

– Возможно, только на публике.

– Везде. Этот человек не умеет плакать.

– Перед вами он не заплачет. Мужские слезы видит только женщина. Его сердце наверняка разрывается от скорби.

– Его сердце? – насмешливо переспросил Филипп. – Если у него и есть сердце, оно сделано из совершенно другого материала, нежели наши. Разве не так?

Шевалье обернулся к ним и наградил Филиппа дразнящей улыбкой.

– Вы чудесно выглядите, Месье, – сказал он и подмигнул Генриетте.

Генриетта вперилась в него сердитым взглядом. Шевалье, усмехнувшись, повернулся к ним спиной. Тогда Генриетта опустила голову и безудержно разрыдалась.

Устремив глаза к небесам, аббат Боссюэ начал читать «Отче наш». А тем временем в зале далеко не все внимали молитве.

Луиза де Лавальер с печалью и тревогой смотрела на гробик.

Шевалье тоже разглядывал этот шедевр погребального искусства, подозревая беззастенчивый обман.