Верни нашу дочь, бывший! - стр. 3

И ему говорить мне о боли?

Истерический смешок срывается с губ — ничего не могу с собой поделать.

Роман разворачивается и идёт прочь, а я не могу поверить, что он снова не стал слушать. В который раз я пытаюсь доказать ему, что не враг, а он просто уходит.

— Умоляю тебя! — кричу вслед, захлёбываясь рыданиями и бегу за мужчиной.

Шолохов садится в свой тонированный внедорожник и отпихивает меня от себя. Едва удаётся сдержать равновесие, чтобы не рухнуть, а он резко заводит машину и выруливает с парковки, оставляя меня одну.

— Ты не можешь так поступить со мной! Не можешь, — на последнем издыхании шепчу себе под нос и понимаю, что обессилела.

Мне бы найти скамейку, чтобы присесть, потому что боюсь растянуться на асфальте. Я должна быть сильной. Ради своей малышки, которая нуждается в матери. В родной матери, а не той размалёванной кукле, которую я видела на фото рядом с ней. Ну какая она мать? Ей и дочь нужна ради красивых снимков.

Наверное…

2. Глава 1. Вероника

Сердце глухо ухает в груди, когда я трясущимися пальцами листаю в телефоне фотографии своей дочери.

Это она.

Моя малышка.

У меня нет никаких сомнений в этом.

Следовало видеть взгляд врача, когда он понял, что я рядом… что всё услышала. В то же мгновение он побледнел и велел мне убираться, а через полчаса меня уволили без объяснения причины. Врач лишь подтвердил догадки о том, что говорил о моём ребёнке. Он испугался. Видно было, как сильно он испугался, что правда раскрыта.

И как не стыдно было хвастаться, что продал ребёнка?

Впрочем, его приятели наверняка такие же. Не впишется паршивая овца в табун породистых лошадей, как ни крути.

Тяжело выдыхаю и улыбаюсь, глядя на девочку, которая больше напоминает игрушечного пупсика. Как красивая разодетая куколка она смотрит в камеру и тянет в ротик пальчик.

Крошка.

Такая маленькая и беспомощная.

Меня пронзает мысль, что я не смогу дать дочери те богатства, которые у неё есть сейчас: дорогие одежды, кровать… Да её детская наверняка стоит дороже моей квартиры, доставшейся от прабабушки.

Телефон звонит, и я устало гляжу на экран.

Мама.

Не могу пока говорить с ней. У мамы и без того скачет давление, а если я скажу, что нашла свою дочь, то она вообще сойдёт с ума. Мама всё равно не поможет мне подобраться к влиятельному человеку, в доме которого растёт моя малышка. Была надежда на Шолохова, но он отказался помогать. И теперь я не знаю, где искать спасение.

Может украсть ребёнка?

Сделать ДНК тест, а потом обнародовать информацию о том, что её у меня украли?

Вот только смогу ли я пробраться в дом, где она живёт?

Наверняка он охраняется так хорошо, что и комар без проверки документов не просочится.

Покачнув головой, пытаюсь отвлечься от мыслей, изъедающих душу.

Телефон перестаёт звонить, и я снова вижу яркое светящееся личико дочери.

На душе становится теплее.

Делаю глоток остывшего зелёного чая и морщусь от терпкости, которую приобрёл напиток, потому что я забыла вытащить пакетик. Во рту всё сводит, и я отставляю кружку, понимая, что пить «это» не смогу. Пишу маме сообщение, что у меня всё в порядке, но пока ответить на её звонок не могу — много работы. Она не знает, что меня уволили. Надеюсь, что и не узнает.

Кто-то зажимает дверной звонок, и противная трель врезается в уши, бьёт по барабанным перепонкам, тревожит душу.