Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова - стр. 39
«Я наблюдал Быстролетова почти два года – и видел, что это еще мальчишка, очень горячий, увлекающийся, фантазер, – вспоминал Сергей Александровский[134]. – Я думаю, он совершенно искренне принял революцию и коммунизм».[135]
Это стремительное погружение в идеологию социализма больше похоже на выбор сердца, чем рассудка. Выбор человека, не сжившегося с нарочитой пристойностью и глубоким прагматизмом буржуазного мира, в который к тому же попал чужаком. В глубине души Дмитрий оставался романтиком-бунтарем. Не случайно любимым поэтом «горячего мальчишки» был Николай Гумилёв[136] – любимым настолько, что, когда в одном из сибирских лагерей Быстролетов повстречает его сына, то вместе с ним полночи проведет за поочередным чтением наизусть гумилевских стихов.[137]
Сознание собственной правоты закаляется в борьбе за свои взгляды. Рано или поздно противостояние «белых» и «красных» студентов должно было вылиться в стычку – стенка на стенку. Что и случилось в начале ноября 1924 года. В Прагу на несколько дней приехал Павел Милюков – некогда влиятельный российский политик, а ныне редактор авторитетной эмигрантской газеты «Последние новости». Лидеры Демократического студенческого союза пригласили его выступить с лекцией «О белом движении». Милюков читал ее в Париже, и этот первый исторический анализ причин, хода и итогов гражданской войны вызвал огромный интерес в эмигрантской среде. Зал Народного дома на Виноградах едва вместил всех желающих. После лекции намечались прения, и представители союза советских студентов попросили предоставить им слово. «Мы можем дискутировать с монархистами, но не с вами», – ответил ведущий, и тогда Быстролетов во всеуслышание заявил, что их группа в знак протеста покидает собрание. Но уйти просто так «предателям» не дали. Галлиполийцы ринулись в атаку и вовлекли других эмигрантов. «Красные» отбивались, и в разгоревшейся драке больше других досталось Дмитрию.[138]
Второй курс юридического факультета, несмотря на напряженную атмосферу, Быстролетов закончил успешно. Общую теорию права, историю римского права, историю экономических учений, политическую экономию и статистику сдал на «весьма удовлетворительно» (то есть на «пять»), историю русского права и финансовое право – на «удовлетворительно».
На факультете у него был единственный близкий друг – такой же искатель свободы духа и самовыражения. Не заметить этого студента было невозможно. Михаил Скачков сочинял стихи – странные, вычурные, аритмичные. Этот молодой человек, не чуждый театральности в общении, родился на Дону в бедной казацкой семье; мальчишкой вместе с отцом уехал во Владивосток, работал кем мог, а в 1916 году вернулся в станицу для прохождения положенной службы. Но на войну не попал – случилась революция. Опять уехал на край России, закончил гимназию. Видел все перемены власти на Дальнем Востоке: красных, белых, японцев, коалицию социалистов и большевиков, снова белых. В августе 1922 года, получив визу от чехословацкого консульства, Скачков сел на пароход, уходивший в Европу, – всего за два месяца до краха белого Приморья. Его не интересовала политика, но он увлекался всем бунтарским в поэзии. Во Владивостоке считался своим среди футуристов, в Праге не скрывал «упоения Маяковским» и вступил в Союз студентов-граждан РСФСР.