Размер шрифта
-
+
Вера - стр. 9
?.. Человек?..
Сгорбившись – в черном:
Траурный плат – до монашеских век,
Смотрит упорно…
Я узнаю тебя. О! Не в свечах,
Что зажигала,
И не в алмазных и скорбных стихах,
Что бормотала
Над умирающей дочерью, – не
В сытных обедах
Для бедноты, – не в посмертном огне —
Пеплом по следу
За крематорием лагерным, – Ты!..
Баба, живая…
Матерь Мария, опричь красоты
Жизнь проживаю, —
Вот и сподобилась, вот я и зрю
Щек темных голод…
Что ж Ты пришла сюда, встречь январю,
В гибнущий город?..
Там, во Париже, на узкой Лурмель,
Запах картошки
Питерской, – а за иконой – метель —
Охтинской кошкой…
Там, в Равенсбрюке, где казнь – это быт,
Благость для тела, —
Варит рука и знаменье творит —
Делает дело…
Что же сюда Ты, в раскосый вертеп,
В склад магазинный,
Где вперемешку – смарагды, и хлеб,
И дух бензинный?!..
Где в ополовнике чистых небес —
Варево Ада:
Девки-колибри, торговец, что бес,
Стыдное стадо?!
Матерь Мария, да то – Вавилон!
Все здесь прогнило
До сердцевины, до млечных пелен, —
Ты уловила?..
Ты угадала, куда Ты пришла
Из запределья —
Молимся в храме, где сырость и мгла,
В срамном приделе…
– Вижу, все вижу, родная моя.
Глотки да крикнут!
Очи да зрят!.. Но в ночи бытия
Обры изникнут.
Вижу, свидетельствую: то конец.
Одр деревянный.
Бражница мать. Доходяга отец.
Сын окаянный.
Музыка – волком бежит по степи,
Скалится дико…
Но говорю тебе: не разлюби
Горнего лика!
Мы, человеки, крутясь и мечась,
Тут умираем
Лишь для того, чтобы слякоть и грязь
Глянули – Раем!
Вертят богачки куничьи хвосты —
Дети приюта…
Мы умираем?.. Ох, дура же ты:
Лишь на минуту!..
Я в небесах проживаю теперь.
Но, коли худо, —
Мне отворяется царская дверь
Света и чуда,
И я схожу во казарму, в тюрьму,
Во плащ-палатку,
Чтоб от любови, вперяясь во тьму,
Плакали сладко,
Чтобы, шепча: «Боже, грешных прости!..» —
Нежностью чтобы пронзясь до кости,
Хлеб и монету
Бедным совали из потной горсти,
Горбясь по свету.
Иов
Ты все забрал.
И дом и скот.
Детей любимых.
Жен полночных.
О, я забыл, что все пройдет,
Что нет великих царств бессрочных.
Но Ты напомнил!
И рыдал
Я на узлах, над коркой хлеба:
Вот скальпель рельса, и вокзал,
Молочно-ледяное небо.
Все умерли…
Меня возьми!
И голос грянул ниоткуда:
– Скитайся, плачь, ложись костьми,
Но веруй в чудо,
Веруй в чудо.
Аз есмь!..
И ты, мой Иов, днесь
Живи. В своей России. Здесь.
Скрипи – на милостыню старцев,
Молясь… Все можно перенесть.
Безо всего – в миру остаться.
Но веруй!
Ты без веры – прах.
Нет на земле твоих любимых.
Так, наша встреча – в небесах,
И за спиною – два незримых
Крыла!..
Вокзал. Немая мгла.
Путь на табло?.. – никто не знает.
Звеня монистами, прошла
Цыганка. Хохот отлетает
Прочь от буфетного стола,
Где на стаканах грязь играет.
И волчья песня из угла:
Старик
О Будущем рыдает.
Богоматерь Владимирская. Икона
Очи ее – сливовые.
Руки ее – ивовые.
Плащ ее – смородиновый.
Родина.
И так ее глаза печально глядят,
Словно устали глядеть назад,
Словно устали глядеть вперед,
Где никто-никто никогда не умрет…
А мы все уходим. И мы все – уйдем.
…Лишь одна в Успенском соборе своем
Глядит печально, зная про то,
Что никогда не умрет никто.
«Тяжело спустить с постели ноги странно тело так мало…»
Тяжело спустить с постели ноги странно тело так мало
весит ребра кожа волосы все уже улетело вместо сладости плоти – горчица морщин убогих Легче пуха облачной взвеси это слово дойдет ли до Бога Поволочь за собою по полу складки рубахи дойти до неприбранного стола я века назад молодая была я забывала о страхе я пела на плахе Люди казнили меня – отлетал топор ударял стальной молнией в облака Люди мне складывали костер Ветер стрелял в меня в серебренье виска Я смеялась я в пляс пускалась я ничего никого не боялась Я с великой и жаркой силой за костлявую ненависть – царской любовью платила Себя ломала ломтями горбушками корками раздавала а мне все было мало тратить себя все было мало И я думала это щедрое царство мое навеки Растащили меня по костям человеки Злато разграбили плоть растоптали а хлебную теплую душу – я еще храню в дырявом младенческом одеяле чтоб не пытали не бичевали завернула берегу прячу плачу тоской горячей А рот шевелится это моя молитва Это моя последняя – над глоткой тьмы – бритва Глядит полночный веселый стол алым вином в хрустале Светлый Праздник легко идет по земле скорлупа Пасхальных яиц расписных – радугой вокруг кулича а в кулич восковою ногой воткнута святая свеча мне со службы детишки соседские принесли в храм дойти – как до края земли Я глотну вина отщипну от кулича стану тоньше солнечного луча Я никто я сегодня ничто нигде ни за чем никого не зрю ничего не вем рубаха по полу за спиной за пятками тянется как метель Оглянулась ах не убрала постель ну и пусть это моя колыбель а я живу как в Раю меня любят те кто умер давно подойду к окну и распахну окно и в лицо увижу всю жизнь свою И вдохну ветер и ангелов синь глубоко-глубоко буду пить как холодное детское молоко мятые простыни сливки и сахар и чайник на огне вскипятить и чай заварить и чай пить как в блокаду из кружки железной пить горячим Причастьем глотать последнюю благодать Боже меня не покинь Боже до конца будь со мной не отверни лица за стеной плач людей смех детей помилуй мя Боже по велицей милости Твоей
Страница 9