Верь мне - стр. 47

– Ты помнишь? – тихо выдыхаю я.

Практически одними губами шевелю, склоняясь так низко, чтобы видела их.

– Не помню, – отрицая, Соня резко мотает головой.

А я совершаю первый за сегодня свободный вдох и смеюсь.

– Помнишь.

Еще отчаяннее мотает головой, а я еще громче смеюсь.

Дождь усиливается, но лично мне лишь в кайф эти потоки. Внутри все буквально вибрирует от кипящего в каждой чертовой клетке восторга.

– Я же не пытаюсь узнать, как живешь ты! – выкрикнув это, Солнышко агрессивно толкает меня в грудь. – Не спрашиваю, где бываешь после работы, кого пускаешь в свою квартиру и с кем проводишь свободное время?.. Я не спрашиваю, Саша!

– А ты спроси.

Дежавю. По интонациям практически зеркалим тот самый первый диалог, который произошел между нами у Чарушиных.

– А мне неинтересно!

– Блядь, Сонь… Было бы неинтересно, ты бы все это сейчас не озвучивала, – предполагаю я.

И, как вижу по ее встревоженным, мечущим огни глазам, попадаю точно в цель.

– По-моему, тебе пора… Дальняя дорога, ночь, возможная слежка… – бормочет спешно.

И испуганно.

– Прогоняешь? Или, может быть, волнуешься?

Жадно жду ответа, но она мне его, конечно же, не дает. Да и не обязана, знаю.

Система домофона издает приглушенный писк. Я понимаю, что кто-то выходит, и, схватив Соню за руку, буквально втягиваю ее в подъезд, прежде чем дверь успевает захлопнуться.

– Ты обалдел?.. – шипит Богданова, когда мы уже, преодолев два лестничных пролета, оказываемся на площадке второго этажа.

Встречаемся глазами ненадолго. Но этого достаточно, чтобы выдать такие киловатты чувств, после которых в организме не только удушье и тахикардия разворачиваются, но и происходит бешеный, как техногенное землетрясение, тремор всех мышц. Когда же на площадке гаснет свет, напряжение достигает таких высот, что Соня пронзительно взвизгивает.

– Открывай, – хриплю я и подталкиваю ее к двери.

14. 13

Если бы был шанс вернуться в самое начало…

Ты бы хотел, Саш?

© Соня Богданова

Как объяснить то, что я открываю дверь? Что я скажу себе утром? Как переживу, когда Саша снова уедет?

Нельзя… Нельзя… Нельзя его впускать!

Мысли истерично носятся по моей черепной коробке. В висках бешено выстукивает пульс. Артериальное давление столь сильное, что кажется, в моей голове грядет взрыв.

Нельзя… Нельзя… Нельзя! Прогони его!

Вот только прогнать Георгиева я не могу.

Сомнений и страхов сотни. В одиночку я с ними не справляюсь. Охватившая мой организм паника столь явная, что вскоре ощущаю острую нехватку кислорода. Сердце в резонансном беге вот-вот разлетится на миллионы крохотных осколков.

Я так устала погибать от боли, когда по своей природе заточена умирать лишь от счастья.

Пока дрожащие руки с трудом выполняют свою работу и, наконец, пристраивают ключ в замочную скважину и проворачивают механизмы, взбудораженный ум уже таит первые надежды получить дозу дофамина, без которого часть нервной структуры моего организма за полгода будто бы сдулась и иссохла.

Саша Георгиев – синтетический гормон. Агрессивно ядовитый и чудовищно опасный. Но такой, черт возьми, критически желанный.

Боже… О чем это я?!

Мне просто жаль его. Он ведь уставший и насквозь промокший. Я же не зверь отправлять его в таком состоянии в дальнюю дорогу!

Со вздохом шагаю через порог. И Георгиев, не испытывая в отличие от меня никаких сомнений, тут же двигается следом. Захлопывает дверь и проворачивает замок изнутри тоже он. Я же… Я делаю вид, что ничего не замечаю. Хотя паника внутри меня уже врубает оглушающую сирену.