Великий Сталин - стр. 71
И вдруг взорвался:
– Это чёрт-те что! Царская семья захватила в свои руки ещё и вольфрамовые месторождения Забайкалья! Вот где уместна реквизиция или экспроприация…
Неловко протиснулась в заседание комиссии тишина, но тут же перешли, впрочем, к другому вопросу. Насчёт пятисот рублей было занесено в протокол, а вот насчёт династии…
Эта ситуация полностью документальна вплоть до диалога… Так что вольно было американцу Грэхэму обвинять Сталина в «безумных темпах» индустриализации и коллективизации.
Темпы определялись простым расчётом.
Вот 1929 год с его крестьянством уровня прошлого века и наукой – уже ушедшей от былой неприкаянности при царе, но ещё не ставшей крупной производительной силой.
А вон там – год 1939-й. Год, по трезвым оценкам, выводящий мир в эпоху нового серьёзного военного противостояния.
Разница – всего десять лет.
За этот срок надо было пройти путь от сохи до танка Т-34, штурмовика «Ил-2» и мобильных систем реактивной артиллерии БМ-13, более известных как «катюша».
А ещё надо было от подола рубахи вместо носового платка прийти к массовому владению этой техникой, к сотням тысяч лётчиков, танкистов, авиамехаников, радистов.
Так что глупости писал «скрупулёзный – как его кое-кто аттестует – исследователь истории советской науки» Грэхэм. Темпы-то были взяты с умом, да вот задачи такими темпами надо было решить безумно сложные!
Но – надо.
И можно лишь удивляться тому, насколько остро Сталин – с его всего-то духовной семинарией, прошлым боевика, профессионального ссыльного и бегуна из ссылок – понимал необходимость для страны мощной науки.
Не вообще понимал, а понимал практически, вот прямо сейчас.
Ведь не сами по себе начали расти в СССР научные центры всего спектра знаний! Они создавались по постановлениям Политбюро ЦК партии большевиков.
Тот же академик Крылов, ставший, как и Ферсман, и Вернадский, членом Академии наук СССР, знал, что говорил, когда говорил вот что:
«Русская наука в прошлом не пользовалась уважением царского правительства. Тогда учёный-одиночка работал в основном «на свою науку». Сейчас учёный работает на народ: он решает задачи гигантского строительства, он создаёт новую промышленность, новую технику. Впервые в нашей стране учёный стал подлинно государственным деятелем».
Но кому нужны были такие государственные деятели? Троцкому? Зиновьеву? Им были нужны деятели новой революции, революции как минимум в европейском масштабе, а не отечественные учёные в области фундаментальных и прикладных наук.
Нет, не стараниями троцкистов готовились те постановления Политбюро ЦК, которые давали начало академическим институтам: Энергетическому, Геологическому, Палеонтологическому, Зоологическому, Институту химической физики, Ботаническому, Институту генетики, Институту географии, Институту физиологии растений, Физическому, Институту общей и неорганической химии, Институту физических проблем, Институту органической химии, Математическому, Микробиологии, Институту горючих ископаемых, Институту биохимии, Коллоидно-электрохимическому, Институту эволюционной морфологии и палеозоологии…
Это только новые институты только Академии наук СССР только за пять лет, с 1930-го по 1934-й.
И за этим блестящим перечнем стоял именно сталинский – лично сталинский взгляд на то, чем должна заниматься страна: дискуссиями о строении партии или работой под партийным руководством.