Великий Гэтсби. Ночь нежна - стр. 41
– В ноябре пять лет исполнится.
Четкий, словно щелчок арифмометра, ответ Гэтсби заставил нас замолчать по меньшей мере на минуту. Вконец отчаявшись, я попросил их помочь мне на кухне приготовить чай, но не успели мы встать, как в дверях выросла угрюмая финка с подносом в руках.
Возникшая неразбериха с расстановкой чашек и раскладыванием пирожных оказалась очень кстати, и вскоре воцарилась атмосфера хотя бы напускной непринужденности. Пока мы с Дейзи болтали, Гэтсби отступил в тень и смущенно глядел на нас напряженным и каким-то несчастным взором. Однако, не считая воцарившееся спокойствие конечной целью, я при первой же представившейся возможности извинился и встал из-за стола.
– Вы далеко? – встревоженно спросил Гэтсби.
– Я скоро вернусь.
– Мне надо поговорить с вами, прежде чем вы уйдете.
Он широкими шагами проследовал за мной на кухню, закрыл дверь и горестно прошептал:
– О господи!
– В чем дело?
– Это ужасная ошибка, – произнес он, качая головой. – Страшная, чудовищная ошибка.
– Вы просто растерялись, вот и все, – ответил я и, по счастью, добавил: – Дейзи тоже смутилась.
– Смутилась? – недоуменно переспросил он.
– Точно так же, как и вы.
– Тише, не так громко.
– Вы ведете себя, как мальчишка, – нетерпеливо вразумлял я его. – К тому же очень невежливо. Дейзи там одна скучает.
Он поднял руку, чтобы остановить поток моих наставлений, посмотрел на меня с укором, который трудно забыть, осторожно открыл дверь и вернулся в гостиную.
Я вышел через заднюю дверь – так же, как разнервничавшийся Гэтсби полчаса назад отправился на обход дома – и побежал к огромному дереву с темными, узловато закрученными ветвями: густая листва могла послужить защитой от дождя. Снова полило как из ведра, и моя неровная лужайка, подстриженная садовником Гэтсби, превратилась в скопище мутных болотцев и доисторических топей. Смотреть оттуда было не на что, кроме как на огромный особняк Гэтсби, так что добрых полчаса я таращился на него, словно Кант на колокольню собора. Лет десять назад, в период повального увлечения европейской архитектурой, его построил какой-то пивовар. Поговаривали, что он согласился платить налоги за всех соседей в течение пяти лет, если те покроют свои крыши соломой. Возможно, их отказ разрушил все его планы стать родоначальником «благородного семейства», после чего он быстро разорился и умер. Его дети продали дом, когда на дверях еще висел погребальный венок. Американцы, иногда готовые стать крепостными, никогда не соглашаются сделаться крестьянами.
Примерно через полчаса снова выглянуло солнце, и к дому Гэтсби вырулил фургон бакалейщика с продуктами для ужина слуг – я был уверен, что хозяину кусок в горло не полезет. Служанка начала по очереди открывать окна на верхнем этаже, выглядывая из каждого из них, и, высунувшись из огромного центрального эркера, задумчиво сплюнула вниз. Пора было возвращаться. Пока шел дождь, мне казалось, что я слышу их приглушенные голоса, то и дело взлетавшие ввысь от избытка чувств. Но в наступившей тишине я почувствовал, что в доме тоже воцарилось молчание.
Я вошел в гостиную, предварительно основательно пошумев на кухне (разве что плиту не перевернув), но мне показалось, что они не услышали ни звука. Они сидели в противоположных углах дивана, глядя друг на друга так, словно был задан вопрос или он вот-вот прозвучит. От былого смущения не осталось и следа. На лице Дейзи виднелись полоски от слез, и когда я вошел, она вскочила на ноги и начала стирать их платком, глядя в зеркало. Однако больше всего меня поразила перемена, произошедшая с Гэтсби. Он буквально светился, не произнося при этом ни слова и оставаясь неподвижным, но все его существо излучало какое-то неведомое мне раньше блаженство и умиротворение.