Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы - стр. 104

Вплоть до 200 года, возможно, из-за незначительного роста численности населения – судя по количествам одновременно используемых поселений в каждом поколении – переселение вельбарских племен принимало форму стабильного, плавного движения на юг в районы, ранее бывшие пшеворскими. Эта фаза экспансии вельбарской культуры прекрасно соотносится с тем, что можно ожидать от модели «волна продвижения», – продвижение на юг в этом случае будет результатом случайного выбора индивидуумов по причине роста населения, а не крупномасштабным потоком направленной миграции. Движение на север было ограничено Балтийским морем, к тому же почва улучшалась по мере продвижения на юг от песчаных и скалистых образований, оставленных на его южных берегах древними ледниками. Но последующий переход к Черному морю – совсем другое дело. Расстояние, которое преодолевали группы мигрантов, было куда больше, и время в пути значительно сократилось. Во II веке они продвинулись в юго-восточном направлении на 300 километров или около того за пятьдесят – семьдесят пять лет. В III веке за тот же период мигранты преодолели больше тысячи километров. Так что этот второй поток – или вторая волна первого потока – явно был более целеустремленным и организованным.

Плавный и стабильный отток растущего населения превратился теперь в направленное вооруженное вторжение в чуждую политическую среду. И вновь мы находим здесь параллели с историей буров. Через 150 лет после основания в 1652 году первого поселения на мысе Доброй Надежды, в связи с неуклонным приростом населения (у Луиса Трегардта, к примеру, было семнадцать детей от четырех женщин) отдельные бурские семьи продвинулись на 800 километров в глубь материка, сдвинув границы своих владений до берегов Оранжевой реки. Это тоже вполне укладывается в рамки модели волновой динамики. Переселение за реку в ответ на негативное политическое, экономическое и культурное давление со стороны британцев было следствием укоренившейся традиции периодически менять место жительства, однако со временем оно стало набирать обороты и превратилось в иной феномен. Миграционные единицы стали крупнее, и, как мы видели, население быстро перешло от мирного сосуществования к военному хищничеству, встретив сопротивление местных. То же самое произошло в III веке с германцами: смена цели на Северный Понт требовала тщательного планирования. Отдельные германские семьи с севера ничего бы не достигли, переселяясь в Причерноморский регион, особенно если предположить, что готы заведомо планировали захватить чужие земли. Установить военное господство на новых территориях можно только при тщательном планировании и привлечении большой массы населения, даже если она организована в отдельные разведывательные отряды, а не передвигается «одним народом», как утверждала старая гипотеза вторжения.

Многое в миграционных потоках II и III веков навсегда останется за пределами нашего понимания. Доступные источники и археологические свидетельства не позволяют нам изучить все стимулы и факторы или узнать, какие индивидуумы были готовы принять участие и почему, если многие их соседи оставались дома. Однако исторического материала вполне достаточно для того, чтобы понять: миграция была основным фактором, сыгравшим роль в реорганизации границ Римской Европы. «Развитие» как процесс социально-политической и экономической трансформации, результатом которого стали новые союзы позднеримского периода, также сыграло в этом важную роль. Однако противники теории миграции, истолковывая имеющиеся свидетельства, отвергают слишком многие археологические и письменные свидетельства и при этом оказываются неспособными объяснить культурный сдвиг, происшедший в обществах основных соседей Рима в нижнем течении Дуная и на черноморских границах. Дальше к западу элемент миграции сыграл менее заметную роль, однако он ярко проявляется в процессе оккупации алеманнами Декуматских полей и в прибытии многочисленных групп бургундов на реку Майн.