Великие князья Дома Романовых - стр. 52
Ф. Крюгер, картина из серии «Русская гвардия».
Вернусь немного назад. Какие прекрасные, возвышенные слова писал матери юный великий князь во время Отечественной войны 1812 года! Как мечтал он пролить кровь за Отчизну! Как восхищался мужеством ее защитников! И вот в 1816 году он отправляется в большое путешествие по России.
Где бы ни побывал, самый большой его интерес вызывает жизнь военных. Но… прочитав «журнал по военной части» – дневник, где Николай записывал впечатления от знакомства с армейскими подразделениями (был еще «общий журнал по гражданской и промышленной части»), барон Модест Андреевич Корф обескуражен: почти все замечания будущего монарха относятся «до одних неважных внешностей военной службы, одежды, выправки, маршировки и прочего и не касаются ни одной существенной части военного устройства, управления или морального духа и направления войска. Даже о столь важной стороне военного дела, какова стрельба, нет нигде речи». Симптом тревожный. Не этот ли интерес Николая только к внешней стороне происходящего в столь любимой им армии станет одной из самых существенных причин поражения в Крымской войне?
Вернувшись из поездки по России, великий князь отправляется в Англию. Туманный Альбион восхищен. «Он дьявольски красив! Это самый красивый мужчина в Европе». Таково единодушное мнение светских дам. Мужчины не столь поверхностны, но они тоже отдают должное брату российского монарха: «Его манера держать себя полна оживления, без натянутости, без смущения и, тем не менее, очень прилична. Он много и прекрасно говорит по-французски, сопровождая слова недурными жестами. Если даже не все, что он говорит, было очень остроумно, то, по крайней мере, все было не лишено приятности…» Интересно, показалось бы им не лишенным приятности мнение Николая Павловича о политических институтах, которыми они так гордились? А мнение было таким: «Если бы к нашему несчастью, какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие больше шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление». Как легко в этих словах узнать будущего жандарма Европы…
В общем, мелочи, которые в молодом великом князе вызывали тревогу и озабоченность людей дальновидных, со временем приняли размеры угрожающие. Став взрослым, Николай Павлович превратился в некое подобие своего наставника, начал пользоваться теми же методами наказания, что когда-то Ламздорф. Правда, применял эти методы не к детям (с детьми всегда был ласков и на редкость терпим), а к солдатам. Гвардия его ненавидела как раз за то, за что он сам ненавидел Ламздорфа: за муштру, за придирки, за внимание только к форме, только к внешней дисциплине.
Николай был ребенком, когда попал в подчинение к своему жестокому наставнику. В его же власти, власти молодого человека, имевшего только высокий титул и никакого боевого опыта, никаких личных заслуг, оказались ветераны славных кампаний, почти все раненые, награжденные орденами (не за то, что родились в царской семье, а за то, что проливали кровь за Родину). Они прекрасно знали, что муштра и парады не делают людей способными на воинские подвиги. Он этого не понимал. Не хотел понять. А они не хотели такого государя – грубияна, злопамятного педанта. Не только декабристы не хотели – вся или почти вся гвардейская элита. После смерти Александра I герой многих сражений, любимец армии генерал Михаил Андреевич Милорадович открыто скажет об этом неожиданному наследнику престола (ожидали-то, что следующим государем станет Константин Павлович).