Великие князья Дома Романовых - стр. 35
В другой раз Лагарп долго упрашивал Константина Павловича повторить, чем конституционное правление отличается от абсолютного (можно представить, как для либерала Лагарпа было важно, чтобы его ученики поняли преимущества конституционного строя). Великий князь упорно молчал. Когда наставник понял, что мальчишка над ним издевается, терпение, казавшееся неиссякаемым, ему изменило, и он велел негоднику встать в угол. Глаза десятилетнего ребенка блеснули недетским гневом, и он впился зубами в руку учителя. Увидев кровь, выскочил из комнаты. Лагарп нашел его в темном углу за ширмой. Он горько рыдал. Увидев учителя, бросился ему на грудь.
Вот тут-то мудрой бабушке и задуматься бы, откуда такие резкие смены настроения, такая неадекватность поведения. Может быть, виной вседозволенность и безнаказанность? Но в том, что касалось внуков, она была слепа. Впрочем, в XVIII веке не было психологов и психотерапевтов, способных лечить подобные отклонения от нормы… Тем не менее, видя, что ему все сходит с рук, великий князь все больше давал волю своему необузданному нраву.
Ф. Крюгер, картина из серии «Русская гвардия».
От отца он унаследовал страсть ко всему военному, и бабушка дала ему небольшой отряд солдат. На досуге он их муштровал. Если кто-то недостаточно усердно тянул носок при церемониальном шаге, получал от августейшего подростка удар палкой. Однажды он в гневе избил даже командира доверенного ему отряда. Только после этого солдат у него отобрали. Но он не унимался. Дошло до того, что сломал руку приставленному к нему старому генералу Штакельбергу. Потом каялся. Искренне. Уверял, что такое никогда не повторится. Но проходило время, и приступ необузданного гнева снова приводил в недоумение и ужас тех, кто его любил. Бабушка, старший брат, Лагарп надеялись, что мальчик повзрослеет, и эти приступы пройдут. Тем более что в спокойные периоды Константин был на редкость жалостлив, добр, готов бескорыстно помочь любому.
Лагарпа он несомненно любил, но продолжал доставлять ему массу хлопот. Когда рассерженный наставник прекращал урок, уходил домой или выставлял вон нерадивого ученика, Константин спешил послать ему покаянное письмо: «Господин де Лагарп! Умоляю вас взять меня к себе. Я очень желаю исправиться. Я очень чувствую, что сделал дурно, противореча вам. Буду стараться вести себя хорошо. Примите меня, пожалуйста, вы можете делать со мной, что угодно. Прошу вас, возьмите меня к себе учиться, окажите мне эту милость». Могло ли такое письмо не тронуть сердце учителя, искренне привязанного к своему хоть и вспыльчивому, непредсказуемому, но любимому ученику?
Он прощал. Но проходило время – и снова проказы, и снова покаянные письма: «Умоляю вас прочесть мое письмо. Будьте снисходительны ко мне и подумайте, что я могу исправить свои недостатки; я сделаю усилие, не буду мальчишкой, ослом и пропащим молодым человеком (вероятно, потерявший терпение Лагарп именно так называл своего ученика. – И. С.). Прошу вас пустить меня придти учиться. Я могу быть в комнате с тем даже, чтобы вы мною не занимались, но мне нужно будет слушать, что вы будете говорить брату».
Приступы непослушания сменялись приступами самобичевания: «…Такова моя небрежность и таково равнодушие ко всему, что есть образование, что я ничего не сделал из того немногого, что мне было задано; поэтому неудивительно, что меня не хотят знать и что меня оставляют на произвол печальной судьбы, ожидающей меня. В двенадцать с лишком лет я ничего не знаю…» Бабушка и наставник читали. И сердца их сжимались от сочувствия ребенку, который так страдает от собственного несовершенства. И им казалось: раз он все понимает, значит, сумеет преодолеть. Сумеет. Но очень нескоро. И ему самому, и окружающим придется многое пережить, пока не войдет в его жизнь великая любовь, которая и вылечит и очистит.