Великая русская революция, 1905–1921 - стр. 5

Историк, идущий этим путем, ищет ответы на старые вопросы и причины для того, чтобы задаваться новыми вопросами, в «архивах» (всех свидетельствах о прошлом). Каждому студенту внушают, что «первичные источники» (документы, созданные в течение изучаемого периода) предпочтительнее вторичных источников, будучи более непосредственными отражениями самого прошлого. Разумеется, такой подход содержит столько же научности, сколько благих пожеланий. Мы стремимся к чему-то, близкому к непосредственной встрече с живым прошлым (многие историки буквально мечтают об этом), и выясняем, что первичные документы доносят до нас этот опыт в максимально возможном объеме, особенно если мы проявляем внимательность и непредвзятость при чтении текстов и достаточно хорошо знакомы с историческим контекстом. Но все же большинство историков понимает, что нам приходится работать не более чем с отголосками и интерпретациями. Мы прилагаем усилия к тому, чтобы не купиться на видимость непосредственности и простодушия в голосах документов. Мы пытаемся не забывать о влиянии интерпретаций, от которых не свободны свидетельства, оставленные очевидцами, и помнить о социальных, культурных и политических силах, оставивших свой отпечаток на том, что они думали и что говорили, и на том, чего они не сказали и не могли сказать. Мы пробуем расслышать то, что отсутствует или молчит. Мы стараемся иметь в виду, что от нас может быть скрыт тот смысл, который в то время вкладывали в свои слова их авторы. Вместе с тем мы обычно не доверяем заявлению, более распространенному в литературоведении, о том, что любые тексты настолько нагружены намерениями, притворством, умолчаниями и тайнами, что лишь самый скептически и критически настроенный интерпретатор в состоянии представить себе, что может в них скрываться. Многие историки (по крайней мере, этому подходу отдаю предпочтение и я) изучают свидетельства пережитого опыта, попеременно испытывая то доверие, то скепсис, погружаясь в факты биографии людей и прислушиваясь к их голосам и в то же время подвергая сомнению уже звучащие в них интерпретации событий[7].

Одним из источников, наиболее часто используемых в этой книге, служат газеты. Великий эссеист Вальтер Беньямин, в 1930-х годах пытавшийся создать новую разновидность истории современности, пытался объяснить свой подход словами о том, что «для постижения сущности истории достаточно сравнить Геродота с утренней газетой»[8]. В основе этого сравнения лежат два слова, которыми в немецком языке обозначается «опыт»: Erfahrung и Erlebnis. Erfahrung — это вразумительный и непрерывный опыт, итог процесса упорядочения фактов, «путь» (Fahrt), составляющий этимологическое ядро данного слова. Erlebnis — опыт, носящий более непосредственный и частный характер, более близкий к повседневной «жизни» (Leben), и поэтому это слово нередко переводится как «пережитое»[9]. На первый взгляд Erfahrung-опыт представляет собой поле профессионального историка, ведущего связный, продуманный и однонаправленный рассказ об историческом процессе, в то время как Erlebnis-опыт – вотчина газетного репортера, повествующего об исторических событиях во всей их свежести, неприглаженности и неупорядоченности. В глазах историка, изучающего опыт, газета как будто бы переносит нас прямо в прошлое, донося до нас живой исторический опыт, еще не переписанный ради его приведения в соответствие с каноном «истории».