Великая русская революция, 1905–1921 - стр. 25

Подобно комете Галлея, которая породила в России значительный общественный интерес (и страх), когда в 1910 г. приблизилась к Земле[54], этот образ революции как кометы может быть истолкован как аргумент о чудесной реальности, о невероятной, но подлинной реальности, скрывающейся за фактами нормальной, повседневной жизни. Однако, как объясняет Белый, этот будущий мир свободы, эта более правдивая, но чужеродная реальность – не внешняя сила, пришедшая из глубин космоса, а «образ наш внутри нас, как звезда; он – не видим; он дан в пучке блесков»[55]. Вальтер Беньямин в ответ на другой исторический кризис и вдохновляемый иными философскими и политическими идеями, аналогичным образом описывал «современность» – «осколки мессианского времени» – и будущее время искупления, позволяющее «запечатлеть» себя лишь как «образ», который «вспыхивает в момент опасности»[56]. Возвращаясь к тому, с чего мы начинали эту главу, при помощи Белого и Беньямина можно предположить, что именно многие русские думали и чувствовали во время этой весны свободы: им казалось, что эти блески и осколки, будучи пойманными, могут «взорвать континуум истории» и сделают возможным «прыжок под вольным небом» в «царство свободы», за пределы известного им настоящего.

В воскресенье 9 января 1905 г. войска открыли огонь по многотысячной демонстрации рабочих и их семей, пришедших к Зимнему дворцу в Петербурге с петицией на имя царя Николая II. Согласно официальным сводкам сотни человек были ранены и не менее 130 убиты. Это «Кровавое воскресенье» стало толчком к грандиозным политическим и социальным потрясениям, быстро охватившим всю империю[57]. Беспрецедентное массовое шествие к царскому дворцу имело причудливую предысторию. Оно было организовано православным священником, отцом Георгием Гапоном, который одновременно был агентом тайной полиции, организовавшей спонсируемое государством «Собрание российских фабрично-заводских рабочих», ставившее своей целью отвлечь рабочих от радикальной политики, для чего оно помогало им в решении повседневных материальных проблем и демонстрировало заботу о рабочих со стороны правительства. Но хотя Гапон работал на полицию, мотивы его действий носили сложный характер, а его отношения с властями, возможно, были в чем-то двуличными. Безусловно то, что в петиции, с которой рабочие пришли к Зимнему дворцу, противоречивым образом сочетались друг с другом традиционная тональность смиренного обращения к «царю-батюшке» за защитой и помощью и весьма смелые и современные требования: создание конституционной и репрезентативной политической системы, принципы которой должно было выработать Учредительное собрание, выбранное в ходе всеобщего, тайного и равного голосования, государственные меры по улучшению условий жизни и работы и борьбе с бедностью, легализация профсоюзов и забастовок, а также гарантированные «свобода и неприкосновенность личности, свобода слова, печати, свобода собраний, свобода совести в деле религии». При составлении этих актуальных политических требований Гапону оказали помощь участвовавшие в его рабочем движении, опекаемом полицией, социалисты, также руководствовавшиеся разными мотивами