Великая пустота Волопаса - стр. 2
– Король узлов! – любуется дед, лаская пальцем, – Ему пять тысяч лет! Ещё древние египтяне вязали, когда пирамиды строили.
Никогда, сколько помню, не глядел он этак на меня, сроду не приголубил.
– Да кому они сейчас-то нужны?! – ни с того, ни с сего говорю в сердцах, будто разгорячённый пустыней.
Онемев на время, дед созидает для успокоения пару невероятно крупных узлов, подобных головам античных мыслителей, после чего холодно ставит меня на место:
– Куда ни плюнь, брындахлюст, всюду узлы! Все вяжут. В прямом и переносном. Есть гипотеза, по которой мир наш, вселенная – один громадный узел из трёх, так сказать, верёвок…
Понимая, что гипотеза для меня чрезмерна, он безысходно машет рукой, и переходит к стаду кактусов.
– Понюхай, – суёт в нос лохматое чудовище с чёрным смердящим цветком на макушке. – Ну, в полноздри!
Я вежливо нюхаю, удрученный срывом, киваю, выказывая упоение, и думаю про себя…
Где же, думаю, в каких заповедных лугах бегает сейчас, пасётся мой конёк? Доберусь ли до него когда-нибудь? Признаю ли в нём своего? Или так и останусь до конца дней моих брындахлюстом, ничем по сути, поскольку и слова-то такого не существует…
Есть брандахлыст, иначе говоря, – бездельник, праздношатающийся. Вот это даже удивительно, насколько мне подходит…
Хотя, если разобраться, – уж не дедушка ли мой конёк?
Эдакий генерал вообще – от инфантерии, кактусов, узлов, и жизни. Эн хенераль, как изъясняются латины.
Да, дедушка ещё тот узелок, похожий на фигу, крепко-накрепко сложенную Создателем! Как ни крути, а Божий узел, который с виду хоть и прост, а в жизнь не распутать…
Царствие ему небесное
Мой дедушка пукал только в парке. Помню, например, как это было на ВДНХ. Мы забрели в пустынную аллею.
– Вот, теперь можно, – сказал он, оглядевшись, и так здорово пукнул, что с деревьев поднялись вороны. – Надо выпускать газы, чтобы не давили на внутренние органы. Это вулканизм, как в природе! Но человек должен управлять своим организмом – не делать этого, где придётся, в метро или в автобусе…
Мне было неловко, что не смог его поддержать. Если бы удалось, то дедушка, может, теплее бы ко мне относился. Думаю, именно на ВДНХ между нами возникло отчуждение.
Он был безымянным. Вряд ли я назвал его хоть раз – «дедушка» или «дед». Ему это совсем не подходило. А по имени-отчеству, тоже глупо звучало бы от внука. Не зная, как обращаться, я говорил просто – ты. Так древние люди, опасаясь, не произносили вслух имя Господнее.
Он всё делал верно и строго. Правильно. Возможно, какие-нибудь правила ему не нравились, однако он их соблюдал, в пример другим. Показывал, как надо поступать. Он знал, сколько сантиметров в его шаге. Знал, сколько шагов и ударов сердца от дома до трамвайной остановки. Всегда был точен. Недаром в юности сочинил себе временное, на иностранный лад, поскольку изучал эсперанто, имя, или псевдоним, – Вольский-Пунктуаль. Так он подписывал заметки в газете «Власть труда».
Редко когда у него чего-то не получалось. Мне известно не более трёх промашек, если вообще их можно так назвать.
В детстве он боялся высоты, и, конечно, хотел избавиться от этой слабости. Он забирался по железным скобам на огромную кирпичную трубу безлюдного после гражданской войны завода. На сорокаметровой высоте, где труба мерно покачивалась под ветром, садился учить уроки.